Леша вглядывался, крестясь, и как будто разглядел в темноте широкие крылья. Еще покрестился и сошел со ступеней. Липы стояли уже черные, между ними зеленело небо. Пора. Стараясь не торопиться, все тем же мерным шагом, Леша направился через парк, в обход, к заветной даче, заросшей акациями. Завидев ее, не удержался, побежал.
Влез в маленькое, припертое снаружи, окно. Там, в белой комнатке, все было на своих местах. На стене образки, — бумажные, правда, но хорошие; на гвоздике, сбоку, — «одеяния»: Аннин белый капот, тальма для Леши.
А на четырехугольном столике посередине, покрытом старой ковровой скатертью и маминой кружевной салфеткой, стояло в ряд целых семь больших стеариновых огарков. Целых семь. И около — даже спички.
Леша не удивился. Если бы удивился — значит, не верил бы. А он с верой шел, что явятся.
Когда зашуршали кусты, и в то же окно влезла Анна, все огарки уже были зажжены. Позолота на образках так и сияла.
Отпели молебен, даже два, один за другим. Разоблачились, Леша растроганным шепотом сказал:
— Теперь идти?
— Куда? — позабыв, рассеянно спросила Анна. Уж очень хорошо они молебствовали, и Леша так пел хорошо.
Но спохватилась:
— На мостик.
— Ну да же. Там поймалась. Посмотреть, что поймалось.
— Нет, Леша, погоди, — зашептала Анна. — Раньше надо так: я и ты, мы оба должны еще в уединении молча побдеть. Лучше всего на коленях. Ты побди здесь, потуши свечки, и один. В молчании. Понимаешь. А я внизу, под акациями. Когда довольно — я тебе постучу в окно, и мы побежим.
— Хорошо, — сейчас же согласился Леша и двумя пальцами стал тушить стеариновые огарки. Он знал, что ночное бдение — очень важно.
Анна легко спрыгнула в кусты, в теплую, почти жаркую, темную ночь, и приперла окно. От звезд, впрочем, в комнате совсем темно не было; привыкнув, Леша уже различал пятно стола и синеватый оконный четырехугольник.
Сначала Леша стоял на коленях, но потом как-то незаметно сел на пятки и замер. Он не очень хорошо знал, о чем надо думать при ночном бдении; а потому вышло, что совсем перестал думать, просто сидел, не двигаясь и не замечая времени. Но вот стукнуло окошко, и Анна прерывистым шепотом позвала:
— Скорее вылезай! Пора!
К пруду они побежали кружной левой дорожкой. Она не тенистая, на ней светлее. Леша два раза споткнулся, так скоро мчалась вниз, таща его за руку, запыхавшаяся Анна (будто не вниз, а на гору только что взбежала).
Вот и берег. По берегу надо к мостику уже без дорожки. Но совсем светло здесь, и пруд светлый: должно быть, луна, еще невидная, подымается. На узком мостике они точно на прудовой середине: со всех сторон вода.
