- Послушай ... - сказал я.
- Да?
- А Ковача дядя Коля вызвал? Его Челобитьев научил, да? Или Ковач сам по себе пришел? А ты не верил, что у дяди Коли что-то получится? Или как это было?
- Так ли, иначе, - сказал отец, - а Ковач с нами.
- Но ведь ты знаешь правду.
- Всей правды не знает никто.
Я вздохнул.
- Надеюсь, он останется с нами подольше. Я знаю, ему когда-нибудь надо будет уйти в печь, чтобы появиться на новом месте, а к нам вернуться лет через пятьдесят. Но хоть бы этого подольше не случилось!
- Мы все этого хотим, - сказал отец. - Но он сам решает, как ему быть.
- А ты в этом как-то участвовал? - спросил я. - Помогал дяде Коле?
- Брось! - сказал отец. - Я до самого конца не верил, что такое возможно, хотя и слышал старые предания. Но разве в такие предания можно поверить? Потом уже - помогал ...
- Выходит, и ты, и дядя Коля - сталевары высшего класса, иначе бы Ковач к вам не пришел?
Отец рассмеялся.
- Как будто ты и без Ковача не знал, что мы с Николаем сталевары высшего класса!
В общем, отец подтвердил все то, о чем раньше избегал разговаривать.
Меня на несколько дней освободили от школы, чтобы я не красовался разбитой рожей, да и слабость после «укола правды» была страшенная.
Машка меня навестила - я и удивился, и обрадовался. Она объяснила, что узнала от моего деда, которому эти дни приходилось выгуливать Лохмача по вечерам, что со мной стряс лось, И решила ко мне зайти.
- Здорово тебя разукрасили! - сказала она. - И охота тебе было схлестываться со всякой шпаной.
- Это не шпана была, - сказал я. - Это ... В общем, слушай. И я рассказал ей все, от и до, в том числе и то, что раньше от нее утаивал, и не просто утаивал, а, если прямо говорить, водил ее за нос. Рассказал и о том, как меня тоже похитили, и чем это кончилось, и откуда мои боевые раны. Она ахала и время от времени спрашивала:
- А ты не присочиняешь ?
Я показал ей глобус-копилку, привел и другие доказательства, а под конец сказал:
- И твой отец знает, кто такой Ковач. Если ты как-нибудь хитро начнешь его расспрашивать, он обязательно проговорится.
Машка задумчиво кивнула:
- Теперь я догадываюсь, о чем отец так долго говорил с Ковачем, когда тот меня привез.
- Вот погоди, - сказал я. - Когда у меня лицо заживет и не будет сплошным синяком, мы вместе пойдем к Ковачу, и ты сможешь задать ему какие угодно вопросы.
- Куда же мы к нему пойдем, если его дом сгорел, и он теперь из мартеновского цеха не вылезает? - спросила Машка.
