Задумчивый вальс подхватывала бравурная мазурка и, отгремев, растекалась легкомысленным котильоном.
Меж тем стояла уже глубокая ночь.
Робкая питерская весна, испугавшись вроде непроглядной тьмы, отступила, укрылась где-то до лучших времен.
Холодный сырой воздух был таким, как бывает зимой, и промозглый туман совершенно по-зимнему окутал притихший город.
Удивительно, но он запомнил с точностью до минуты — настроение испортилось за ужином в ресторане «Узбекистан», вернее, за десертом.
Беспричинно вроде бы, но основательно.
Причина, впрочем, была, но казалась в ту пору не слишком серьезной.
Мало ли несимпатичного народа снует по Арбату, подвизаясь при многочисленных промыслах — приторговывает фальшивыми долларами и фальшивой стариной, подлинными наркотиками и проститутками, мошенничает, при случае грабит и промышляет разбоем. Иногда убивает в коротких жестоких разборках. Или привычно утратив рассудок — опившись, обкурившись, обколовшись, — потому что подходящая жертва подвернулась под руку.
Интересуется Арбатом малоприятный народец рангом повыше, засылает своих эмиссаров с предложениями, от которых на самом деле нелегко бывает отказаться.
И — куда денешься? — приходится принимать.
Кражи случаются. Простые и очень серьезные, подготовленные с большим размахом и подлинным искусством. Все бывает.
Потому мерзкая физиономия, вообразившая себе нечто, — не повод для беспокойства.
И тем не менее тревога маленьким пугливым зверьком затаилась в душе Игоря Всеволодовича.
Поначалу, правда, вела себя подобающе — выползала исключительно в минуты затишья, когда сознание парило в свободном полете. Царапалась слабо, едва ощутимо. Немедленно исчезала — стоило всерьез задуматься над чем-то, и уж тем более в присутствии посторонних. Однако жила и даже некоторым образом обживалась.
В какой-то момент Игорь Всеволодович стал ощущать ее присутствие постоянно. Еще не страх, но слабое напоминание, горький привкус, легкое покалывание.
Не болезнь — но отчетливое душевное недомогание. Не змея — червяк, шевелящийся в душе. Червячок даже.
В борьбе с ним Игорь Всеволодович был неоригинален.
Сначала, как большинство трезвомыслящих людей, отравленных смутной тревогой, пытался не обращать внимания, потом убеждал сам себя, что не обращает.
Позже занялся изгнанием. Тоже традиционно — с головой уходил в работу, без особого энтузиазма погружался в пучину развлечений.
Не помогало.
Анализировал, сопоставлял, размышлял трезво, твердо намереваясь заглянуть опасности прямо в глаза — не видел никаких глаз.
