— Я думала, мастера создают, а не уничтожают, — возразила Диана.
— Чушь! — рявкнул Моран. — Примитивное и пошлое представление о мастерах, которое следовало бы искоренять из обывательских мозгов оперативным путем, если другим не получается! Истинный мастер твердо уверен в том, что в любой момент может создать новую вещь, получше прежней, и потому недрогнувшей рукой отправляет в небытие абсолютно любые, даже самые ценные и трудоемкие творения.
К ним подошел официант, неодобрительно посмотрел на брошенную на пол салфетку, но поднимать не стал и даже носком ботинка не отодвинул. Кисло осведомился, не принесли ли еще что-нибудь. Моран сказал:
— Тебе-то какое дело?
Официант пожал плечами. У него в кармане черного фартука, дважды обернутого вокруг худых бедер, зазвонил мобильник. Официант выдернул мобильник и сказал:
— Ага. Ну. Нет еще. Ага.
И ушел куда-то в темные недра подземной кафешки.
Моран проводил его глазами и снова повернулся к своей спутнице:
— Ну что, пойдем?
— Надо заплатить, — остановила его Диана.
Моран так и плюхнулся на стул, с которого уже было поднялся.
— Что надо?
— Заплатить, — повторила она потверже.
— Ну вот еще. У меня и денег с собой нет.
Диана полезла в карман пальто и вытащила сотню. Моран с любопытством следил за ней.
— У тебя всегда в карманах деньги?
Она держала сотенную двумя пальцами, отстраненно и даже как будто брезгливо, и смотрела на Морана. Неожиданно до него дошло, что и отстраненность, и особенно брезгливость эти относились не к деньгам, а лично к нему, к Джуричу Морану. Такой вот тонкий, опосредованный способ сообщить человеку, что он — дерьмо. Заманил девушку в кафетерий и выпил колы с коньяком за ее счет.
— Убери бумажку, — прошипел Моран. — Спрячь ее в карман. Я видел, какие тут цены. Сотенной все равно не хватит. Бежим!
— Что? — растерялась Диана.
— Бежим!
Моран схватил ее за руку, выдернул из-за стола, вытолкнул из кафешки и поволок за собой по набережной.
За ними, кажется, гнались.
Диана вжала голову в плечи и боялась оборачиваться. У нее онемели ноги. Во всяком случае, стали какими-то чужими. Как будто к туловищу приставили два бревна на шарнирах. А вот левая рука, за которую тащил ее Моран, болела по-настоящему.
Моран мчался, пригнувшись к земле, стелясь, как волк или поземка, длинными прыжками. Вихлявое пальто развевалось за его спиной, заметая следы.
Западный ветер, ошалев от тысячи крохотных переулков, совершенно сбился с пути и метался, как обезумевшая птица.
