Так прошли-промелькнули 7 «лучших» лет жизни. Теперь — едва прихожу в себя…».
Вот эта молодежь и тянется — из отупляющего безумия войн, из оторванности и оброшенности — к храму православному, к церкви… Храм — не церковь ли уже для них? А православная церковь — не узел ли многого и многого? Но кусочек ли она России? И это не война. Это не «политика». И не та «жизнь», которую они одну, — отвратительную! — и знают.
Как люди «религиозно-философской мысли» не видят этой полумладенческой (немножко страшной) простоты? Неужели Бердяев думает, что кого-нибудь интересует, кончился ли здесь «Константиновский период», и как православие — «истинное»? Да большинству и в голову еще ни разу не приходил вопрос: что такое православие. Православие — значит православная церковь. Вот и все. Такая, какой она была и сейчас есть (не изменилась же с тех пор, как Бердяев сказал «нельзя терпеть долее»?). Церковь реальная — вполне отвечает сегодняшним конкретным потребностям сегодняшней молодежи, до бессознательной подробности мистики (это тоже душевная потребность, и очень конкретная). Молодежь влечется, «прислоняется» к церкви (по удачному выражению Булгакова) и, роднясь с ней реально, — воспринимает всю ее данную реальность, ее «религиозную систему жизни».
Вот, хотя бы, такой факт: церковная молодежь, поскольку она не клонится к монашеству или не остается в обывательщине, — непременно правая. Это естественно вытекает из современной церковной «системы жизни», при которой, по Бердяеву, «ничто не нужно», но которая «сама возможна лишь при существовании православной монархии». И, на практике, молодежь оказывается «прислоненной» к «церковным» людям По всей линии, вплоть до «политиков», чей лозунг: за Царя… и Церковь, его помощницу.
Бердяеву этот факт (такой простой — и такой страшный!), Вероятно, не понравился бы, если бы он его увидел. Но и в этом случае бороться с ним он бы не мог. Как бороться с реальностью — воздушной рапирой, словами, которых даже не слышат ощутившие подлинную силу церкви?
Мало того: ведь и у Бердяева, у его единомышленников — реальность только одна: та же, данная, православная церковь. «Богословствование» в ее ограде — спор на корабле: двигается ли корабль и куда, стоит ли неподвижно — все равно, никто не рискнет броситься с него в море, променять его надежную спасительность на зыбкость своих идейных устремлений. Таким образом, богословствующие, отвергая идею церкви о «святом эгоизме» на словах, — на деле, в жизни, в реальности — ее принимают.
