С этой точки зрения пр. Булгаков, вероятно, взглянул и на аржеронское столкновение. Нельзя сказать, чтобы он не имел к тому оснований. Острый спор, который «Путь» еще заостряет, действительно, похож на… безобидное, отвлеченное «богословствование».
Что же случилось? Когда и почему превратился в тему для словесных упражнений вопрос такой важности? В 1901 г., чуть ли не на первом религиозно-философском собрании, один видный православный деятель сказал, что от решения этого вопроса зависит столько же судьба русской церкви, сколько судьба русской интеллигенции: пути той и другой были парал-лельными, и очень могут остаться параллельными.
Не будем себя обманывать: они такими и остаются. Сдвиг в Русской интеллигенции, — я говорю о «вдвиге» большой ее ча-В Церковь, — произошел; но благодаря ли каким-нибудь
изменениям в «церковном организме»? Не благодаря ли, главным образом, силе реальных событий, исключительных исторических потрясений? Тут нет никакого начала «оцерковления» или «оправославления» мира, о котором мечтает Бердяев и которое предполагало бы не только движение «мира» к церкви, но и церкви к «миру». А этого не было, что пр. Булгаков с необыкновенной точностью нам подтверждает: «О каком движении может идти речь?.. Конечно, о движении к Церкви… [12] Движение предполагает как цель нечто неподвижное (sic!) и безусловное, и таковое есть Церковь…». Мы очень благодарны за эту точность в устах одного из «путейцев», очевидно, не вполне примыкающего к бердяевскому «левому» толку.
Но, может быть, начало «оцерковления мира» есть в этих возникающих повсюду «кружках», «студенческих братствах», в современном влечении к церкви нашей зарубежной молодежи? Каково ее отношение к вопросу «о церкви и мире», волнующему рел. — философскую мысль? Может быть, споры и дебаты, хотя бы в виде «богословствования», важны и нужны — для нее?
Если бы «путейцы» взглянули реально на сегодняшнюю нашу, реальную молодежь, они бы тотчас убедились, что к данному вопросу она не имеет никакого отношения, богословских споров даже не слышит, а к церкви подходит своим особым путем.
Что такое эта молодежь? Прежде всего, она моложе себя лет на 7–8. Сегодняшнему 24-летнему не 16 ли лет? Разве стоит за ним какая-нибудь реальность культурной и умственной жизни? За ним стоит другая, страшная, реальность. Вот слова из письма одного такого «молодого»: «…обстановка не позволяла. В 16 лет я был уже добровольцем — после расстрела большевиками отца и брата. Затем: скитания с армией, лагеря, беспросветное беженство; единственное светлое пятно — воспоминания: гимназия, да еще большая отцовская библиотека.
