— Тарзан, сын Калы… — наконец пробормотал Карнат. — Но ведь он умер!
Тарзан рассмеялся.
— Нет, я не умер! Я жив и вернулся к народу, среди которого рос! Скажи, кто сейчас ваш вожак?
— Торг недавно погиб в схватке с Нумой, — после паузы ответил Мгор. — У нас нет вожака.
Карнат явно хотел возразить, но пока неповоротливый ум антропоида обдумывал ответ, Тарзан быстро и уверенно заявил:
— Теперь есть. Я, Тарзан, убивший не одного Нуму и не одну Сабор, снова буду вашим вожаком, как когда-то!
Карнат собрал лоб в морщины, что-то недовольно пробормотал, но, будучи по натуре покладистым и незлобивым, не полез в драку. Он наконец ясно вспомнил белокожего приемыша Калы — товарища своих детских игр, победителя Керчака и Тублата.
И другие обезьяны, убедившись, что Тарзан неопасен, заковыляли к нему; в конце концов осмелились подойти даже самки с детенышами.
Не было никаких взаимных приветствий, как это случилось бы при встрече давно не видевшихся людей. Большинство самцов вернулись досыпать на лиственные постели. Несколько подростков, которые так и не вспомнили Тарзана, подкрались поближе, на всякий случай ощерив клыки. Один из них угрожающе зарычал: от нового вожака слишком пахло человеком. Если бы Тарзан ответил таким же ворчанием, молодой самец живо убрался бы прочь, зато другим обезьянам приемыш Калы мог бы показаться слишком слабым и неуверенным в себе.
И Тарзан выбросил руку, поймал нахала за плечо и бросил плашмя на траву. Горилла (которая несмотря на молодость весила вдвое больше человека), с оскорбленным ревом вскочила и кинулась в бой.
Но стальные пальцы человека-обезьяны впились в горло противника, и самец жалобно заскулил и отвел взгляд, показывая, что сдается.
Наглядный урок сразу обеспечил новому вожаку должное место в стае: молодые обезьяны больше не осмеливались докучать Тарзану, а старые самцы не оспаривали его прерогатив.
Только самки с маленькими детенышами еще некоторое время отгоняли Тарзана от своих младенцев, и тот, повинуясь обычаю, сам старался держаться от матерей подальше. Только в приступе ярости антропоид может случайно задеть самку или обидеть детеныша.
Но к вечеру все обезьяны совсем привыкли к Тарзану, и перед закатом сын Калы сказал Карнату:
— Завтра мы отправимся на поляну танца Дум-Дум. Луна растет. Скоро настанет хорошее время для танца.
Каким тяжеловесным, неуклюжим и примитивным показался Тарзану язык его матери, когда он выговаривал эти слова!
У него едва хватило терпения дождаться, пока собеседник обдумает ответ и пробормочет:
