«Правды не задушить, рано или поздно она возьмет верх! Русский народ станет за нее крепко, грудью и раздавит орду мироедов и кулаков с ненавистным правительством во главе, как триста лет тому назад он сбросил иго татарской орды».
Значит, грудью раздавит? Ког-го раздавит? Правительство. Какое правительство? Государево. А кто государь? Помазанник божий. Бун-то-вать?
Это мне отчеканил городовой Тимофей Павлович Сизов, он же мой дальний родич Тимоха, мастеровой парень, теперь же фараон и кабатчиков зять, продажная шкура. Отчеканил, вылупил обученно зенки, подкрутил усы, брякнул саблей. «За-ар-рестую!» — скажет теперь запросто.
Но Тимофей повел себя вовсе по-иному. Словно бы в задумчивости полистал еще раз книжку, вынул коробку папирос «Заря», дорогие, на пятачок десяток, с форсом чиркнул шведской спичкой о подошву, пустил дым сквозь нафабренные усы — он проделывал это медленно, с явным наслаждением своей властью надо мной. Я просел на кровать и молча наблюдал комедию. Наконец, спалив папироску, Тимоха заговорил, и речь его была неторопливая, гладкая, видно, претотовлепная, пока сидел тут, рылся в моих книгах.
«Политикой, значат, интересуешься, браток, — сказал он со значительностью. — Книжечки почитываешь запрещенные, за которые в „Кресты“ сажают, а то и в крепость. Жить надоело на воле, казенных пожелал харчей? Что ж, не отговариваю, более того (ишь ты, кому-то подражал из своего начальства — более того!) — нам такие люди надобны». — «Какие — такие? — спросил я. — И кому это — нам?» — «Нам — значит, государевой полиции, — пояснил он снисходительно. — А такие вот, как ты. Молодой ты, Васятка, и грамотный и, наверно, социлистов знаешь, коли такие книжки почитываешь». — «Социалистов», — поправил я. «Один хрен, социлисты, нигилисты, всех бы в один мешок да в воду. Слушай, Васятка, айда к нам, слышь?»
Чего-чего, а подобного я никак не ожидал, вид у меня, должно быть, сделался глуповатый, Тимоха захохотал. «Не тушуйся, парень, — сказал он, — правду говорю, давай к нам». И похлопал меня этак по-барски.
«Фигура у меня для того неподходящая, — нашелся тут я наконец, — виду нет представительного, не то, что у некоторых». Тимоха принял за комплимент, прошелся, громыхая шашкой и выпятив брюшко. «Ничего, — сказал он, — мундир не потребуется, в чем ходишь, в том и останешься, поскольку будешь ты…» — «Шпионом, доносителем, — подхватил я, — так, что ли?» — «Не шпиеном, — поправил Тимоха, —
