Здание возвели преогромное, о шесть этажей, с расчетом, говорят, на семь сотен заключенных: шестьдесят три камеры по системе общей, для уголовной кобылки, да триста семнадцать одиночек, те политическим предназначены.
Загодя было известно: Главное тюремное управление свое любимое детище окрестило Домом предварительного заключения.
А вчера, в пятницу, слух был, имело место в Доме сем торжественное открытие с богослужением, с освящением, в присутствии титулованных особ, высших государственных чинов.
А «Голос»-то, «Голос» — из обыкновенного спокойного баритона сделался альтом восторженным!
Новое пенитенциарное, тюремное то есть, учреждение, захлебывается он, должно «служить, по возможности, образцом для такого же устройства всех вообще подобных мест». И умиляется: «…называется не тюрьмою, а домом, — так и подчеркнуто, — предварительного заключения…» Ишь как распрекрасно дом сей «состоит в близости его к зданию судебных мест… в непосредственном соединении их между собою посредством крытой галереи», что позволяет, дескать, не оскорблять достоинства человека открытым передвижением по городу под конвоем, позволяет выиграть драгоценное время чиновников государственных, прокуроров, жандармов, приносит значительную экономию по содержанию транспорта и конвоя. А наличие одиночных камер — это ли не благо: уголовные отделены от политиков, в камерах тишина и покой, занимайся, чем дозволило начальство, думай без помех, о чем заблагорассудится, раскаивайся в содеянном, пока не упрятали тебя, грешного, либо в Петропавловку, либо в «Кресты», а то и в места весьма отдаленные, а то и в Шлиссельбург, в каменный мешок…
Ладно, почитали, пошутили малость — нам-то что, господа, это не про нас, мы, слава богу, не кобылка уголовная и не политики, мы — особы девятого класса. Пойти вздремнуть, что ли…
«Как зверь, метался я от окна к двери, машпнально отсчитывая шесть роковых шагов, — нет выхода, все то же, все то же. И как будто опускаясь в бездетную мрачную пропасть, полный глухого отчаяния, я закрывал глаза и, поникнув головой на скат подоконника, долго стоял недвижно, безмолвный… На молодого человека с живым темпераментом… особенно тяжело действовало постоянное вынужденное молчание». — Михаил Сильвин, член петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», водворенный в Дом предварительного заключения следом за В. И. Ульяновым, В. А. Шелгуновым и другими товарищами.
«Гордость наших властей составляет новый Дом предварительного заключения, достопримечательность, показываемая иностранцам». — Князь Петр Алексеевич Кропоткин, революционер, один из теоретиков анархизма.
