Чужой 1917 год | страница 27



Означенный ротный — расфуфыренный польский индюк (хотя надо признать индюк — бойцовый), усвистал куда-то в тыл — 'по бабам', оставив младшего офицера (то есть — меня любимого) на хозяйстве.

И вообще, мой 'тройной Казимирский' считает, что занятия с личным составом, хозяйственная канитель и прочая проза военной службы — это ниже его достоинства. Даже ротную кассу мне отдал — ибо на то и есть младшие офицеры, чтоб начальство не обременяло себя рутиной.

Вот и сижу — мучаюсь. Занимаюсь, так сказать, распределением материальных благ.

По правде сказать, я этим не один занимаюсь. Рядом со мной примостился ротный фельдфебель — Кузьма Акимыч Лиходеев. Замечательный дядька годков под сорок. Крепкий, почти квадратный, с шикарными 'тараканьми' усами на добром улыбчивом лице. Солдаты его уважают и обожают — у него и по службе не забалуешь и по жизни не пропадешь.

Тут же, прямо на земле, расположились четверо взводных унтеров. А за моей спиной маячит ротный каптенармус — унтер-офицер Копейкин, которого на эту должность выбрали за одну только фамилию и по местному обыкновению зовут 'артельщиком'.

Спрашивается, зачем для раздачи денег созывать такой консилиум?

А это и есть, та самая вышеупомянутая проза военной службы. Жалование одного солдата — 2 рубля с копейками. А ведь еще есть ефрейторы, унтера. И у всех выплаты тоже — с копейками. Проблема в том, что полковой казначей выдает деньги на всю роту скопом и в основном ассигнациями. Вот и получается, что есть купюры по рублю, трешки, пятерки и десятки (а то и четвертной дадут). Мелочи же — кот наплакал, и ту приходится выцарапывать с боем.

Выходит, что деньги надо раздавать 'артельно', то есть на несколько солдат общая сумма. Сиди теперь и решай, а как самый образованный еще и высчитывай — кому сколько.

Бяда…

— Филимон, — это я Копейкину. — Сколько ты там мелкой деньги припас?

— Чятыре целковых да тридцать одну копеечку, вашбродь!!!

— Молодец! Тащи все сюда! Делить будем.

* * *

Полк уже некоторое время стоит в тылу и активно пополняется и снаряжается.

Чего-то ждем.

Чего ждем — никому не известно, но всем понятно.

А по значительной концентрации в округе других воинских частей, понятно особенно — скоро наступление. Опять же распутица прошла. Здесь — в северной Польше, на границе мазурских болот, это немаловажный фактор.

Так что попал я — удачно, есть время осмотреться и втянуться.

Мое прибытие к месту службы прошло без особой помпы.

Представился командиру батальона — высокому флегматичному блондину. Он пораспрашивал меня о моем военном и гражданском образовании. Поинтересовался, не сын ли я Александра Николаевича фон Аша. Спрашивал, где мы жили в Москве и тому подобную ерунду.