— Иди, Ригони, — прошептал лейтенант, — русские скоро начнут форсировать реку.
Я вышел из землянки. У стенки траншеи стояли носилки с запекшейся кровью Марангони.
По всему опорному пункту разнесся слух, что лейтенанта унесли в госпиталь. Ко мне пришли командиры отделений.
— Что будем делать? — спросили они.
— То же, что и прежде, — ответил я. — Не волнуйтесь, нам пришлют другого офицера.
Мне даже в голову не пришло сказать им: «Никому не оставлять своих позиций». Я был уверен, что без приказа никто из них не отступит.
Минелли доложил мне, что Ломбарди был убит наповал пулей в лоб, когда вел с бруствера огонь из ручного пулемета. Я приказал отнести его к полевым кухням; о погребении позаботится капеллан.
Морески доложил мне, что у него кончились мины. Баффо сохранял полное спокойствие, с его позиций внизу даже не было видно, как русские пошли в атаку, и никто в его отделении ни разу не выстрелил. Я велел перенести его пулемет в сектор обстрела отделения Пинтосси — на самую уязвимую нашу позицию, которая поэтому больше других испытывала нужду в оружии. Станковый пулемет при стрельбе заедало. Лейтенант Мошиони еще раньше хорошенько взгрел командира пулеметного расчета Россо за то, что тот плохо следил за нашим станковым. Я приказал разобрать пулемет, прочистить, дать несколько пробных очередей, а главное, все время держать под ним в каске горячие угли. Но у нас не осталось больше патронов и для станкового пулемета.
— Что случилось с лейтенантом? — спросили у меня командиры отделений.
— Он свалился от холода, бессонницы и усталости, — ответил я. — Уже много дней подряд он почти не отдыхал. Так долго никто не выдержит. Я ему говорил: иди поспи. Видишь, кругом все спокойно? Но он не хотел. То проверка оружия, то обход позиций, то русский патруль. Никак не хотел. Вот и свалился, как обессилевший мул. «Я словно превратился в сплошную глыбу льда, — рассказывал мне потом в Италии Мошиони. — Не чувствовал ни рук, ни ног, ни тела — ничего. Одна головная боль. Это было ужасно».
Капитан прислал мне записку. Он писал, что скоро прибудет новый офицер — командир опорного пункта, обещал подбросить боеприпасов. Мы снова открыли огонь. Русские, видно, решили форсировать реку любой ценой. Повели по нашим траншеям прицельный огонь из минометов. Я заметил это, когда над моей головой с грохотом разорвалась мина, что-то ударилось в каску и глаза запорошило песком и снегом. Сразу я не сообразил, что произошло, а потом кто-то рядом позвал на помощь. Альпийскому стрелку из отделения Пинтосси перебило руку, и кисть болталась, словно она вдруг отделилась от тела. Бечевкой, которая лежала у меня в кармане, я туго перевязал руку стрелка выше раны, чтобы остановить кровь.
