— Что, мой друг, все еще нет места?
— Нет еще, Вера Павловна; но не унывайте, найдется. Каждый день я бываю в двух, в трех семействах. Нельзя же, чтобы не нашлось, наконец, порядочное, в котором можно жить.
— Ах, но если бы вы знали, мой друг, как тяжело, тяжело мне оставаться здесь. Когда мне не представлялось близко возможности избавиться от этого унижения, этой гадости, я насильно держала себя в каком-то мертвом бесчувствии. Но теперь, мой друг, слишком душно в этом гнилом, гадком воздухе.
— Терпение, терпение, Вера Павловна, найдем!
В этом роде были разговоры с неделю. — Вторник:
— Терпение, терпение, Вера Павловна, найдем.
— Друг мой, сколько хлопот вам, сколько потери времени! Чем я вознагражу вас?
— Вы вознаградите меня, мой друг, если не рассердитесь.
Лопухов сказал и смутился. Верочка посмотрела на него — нет, он не то что не договорил, он не думал продолжать, он ждет от нее ответа.
— Да за что же, мой друг, что вы сделали?
Лопухов еще больше смутился и как будто опечалился.
— Что с вами, мой друг?
— Да, вы и не заметили, — он сказал это так грустно, и потом засмеялся так весело. — Ах, боже мой, как я глуп, как я глуп! Простите меня, мой друг!
— Ну, что такое?
— Ничего. Вы уж наградили меня.
— Ах, вот что! Какой же вы чудак! — Ну, хорошо, зовите так.
В четверг было Гамлетовское испытание по Саксону Грамматику. После того на несколько дней Марья Алексевна дает себе некоторый (небольшой) отдых в надзоре.
Суббота. После чаю Марья Алексевна уходит считать белье, принесенное прачкою.
— Мой друг, дело, кажется, устроится.
— Да? — Если так… ах, боже мой… ах, боже мой, скорее! Я, кажется, умру, если это еще продлится. Когда же и как?
— Решится завтра. Почти, почти несомненная надежда.
— Что же, как же?
— Держите себя смирно, мой друг: заметят! Вы чуть не прыгаете от радости. Ведь Марья Алексевна может сейчас войти за чем-нибудь.
— А сам хорош! Вошел, сияет, так что маменька долго смотрела на вас.
— Что ж, я ей сказал, отчего я весел, я заметил, что надобно было ей сказать, я так и сказал: «я нашел отличное место».
— Несносный, несносный! Вы занимаетесь предостережениями мне и до сих пор ничего не сказали. Что же, говорите, наконец.
— Нынче поутру Кирсанов, — вы знаете, мой друг, фамилия моего товарища Кирсанов…
— Знаю, несносный, несносный, знаю! Говорите же скорее, без этих глупостей.
— Сами мешаете, мой друг!
— Ах, боже мой! И все замечания, вместо того чтобы говорить дело. Я не знаю, что я с вами сделала бы — я вас на колени поставлю: здесь нельзя, — велю вам стать на колени на вашей квартире, когда вы вернетесь домой, и чтобы ваш Кирсанов смотрел и прислал мне записку, что вы стояли на коленях, — слышите, что я с вами сделаю?
