— Посмотрите-ко, Михаил Иваныч, французскую-то я сама почти что разобрала: «Гостиная» — значит, самоучитель светского обращения, а немецкую-то не пойму.
— Нет. Марья Алексевна, это не «Гостиная», это Destinee — судьба.
— Какая же это судьба? роман, что ли, так называется, али оракул, толкование снов?
— А вот сейчас увидим, Марья Алексевна, из самой книги. — Михаил Иваныч перевернул несколько листов. — Тут все о сериях больше говорится, Марья Алексевна, — ученая книга.
— О сериях? Это хорошо; значит, как денежные обороты вести.
— Да, все об этом, Марья Алексевна.
— Ну, а немецкая-то?
Михаил Иваныч медленно прочел: «О религии, сочинение Людвига» — Людовика-четырнадцатого, Марья Алексевна, сочинение Людовика XIV; это был, Марья Алексевна, французский король, отец тому королю, на место которого нынешний Наполеон сел.
— Значит, о божественном?
— О божественном, Марья Алексевна.
— Это хорошо, Михаил Иваныч; то-то я и знаю, что Дмитрий Сергеич солидный молодой человек, а все-таки нужен глаз да глаз за всяким человеком!
— Конечно, у него не то на уме, Марья Алексевна, а я все-таки очень вам благодарен, Марья Алексевна, за ваше наблюдение.
— Нельзя, наблюдаю, Михаил Иваныч; такая уж обязанность матери, чтобы дочь в чистоте сохранить, и могу вам поручиться насчет Верочки. Только вот что я думаю, Михаил Иваныч: король-то французский какой был веры?
— Католик, натурально.
— Так он там не в папскую ли веру обращает?
— Не думаю, Марья Алексевна. Если бы католический архиерей писал, он, точно, стал бы обращать в папскую веру. А король не станет этим заниматься: он как мудрый правитель и политик, и просто будет внушать благочестие.
Кажется, чего еще? Марья Алексевна не могла не видеть, что Михаил Иваныч, при всем своем ограниченном уме, рассудил очень основательно; но все-таки вывела дело уже совершенно начистоту. Дня через два, через три она вдруг сказала Лопухову, играя с ним и Михаилом Иванычем в преферанс:
— А что, Дмитрий Сергеич, я хочу у вас спросить: прошлого французского короля отец, того короля, на место которого нынешний Наполеон сел, велел в папскую веру креститься?
— Нет, не велел, Марья Алексевна.
— А хороша папская вера, Дмитрий Сергеич?
— Нет, Марья Алексевна, не хороша. А я семь в бубнах сыграю.
— Это я так, по любопытству спросила, Дмитрий Сергеич, как я женщина неученая, а знать интересно. А много вы ремизов-то списали, Дмитрий Сергеич!
— Нельзя, Марья Алексевна, тому нас в Академии учат. Медику нельзя не уметь играть.
