Например, я задаю Джимми вопрос:
— Лех Валенса, от кого он получает доллары — от ЦРУ или от Ватикана?
И дядя тут же отвечает мне следующим вопросом:
— Неужто Канада единственная страна, где можно было пережить мировую войну?
Я отпасовываю мяч назад:
— Неужто у русских есть новое сверхоружие, о котором пока никто даже не догадывается?
Тогда он снова спрашивает:
— Интересно, сколькими иностранными языками владеет немецкий канцлер?
И так продолжается всю ночь; Джимми отвечает:
— Ясно, у русских есть сверхоружие! Представляешь, насколько оно секретно! Однажды я видел его в Друскининкае — покрашено в красный цвет, с серпом и молотом. Если они его сбросят, вначале ничего не заметишь, и вдруг глядь — ты мёртвый, а всё остальное как стояло, так и стоит. И вот являются эти братки, ездят на твоём новеньком «бьюике» и поселяются в твоём доме. Вот так!
Должно быть, для Агнес всё это было мукой невыразимой, и эту муку она терпела почти три года, это я признаю.
Даже когда она звала меня к себе в постель, я предпочитал продолжать разговор с Джимми.
— Агнес, милая! Завтра я достану тебе солнце с неба! — говорил я.
— Не нужны мне ни солнце, ни луна! — говорила она. — Я хочу только квартиру для нас двоих!
Но я не мог оставить дядю. Что бы тогда с ним стало? Когда он идёт в магазин и делает покупки, его английский понимают только китайцы и индусы: «Холь мач? Сирти ту? Экспенсив, вери экспенсив!»
В конторах, где мы, например, должны были продлевать разрешение на наше пребывание, Джимми всегда представлялся стандартной фразой, которую он часами репетировал перед зеркалом: «Экскьюз ми! Май нейм из Джимми Коронко. Дис из э бъютифол кантри. Ай эм поленд!» — при этом он кланялся и придурковато улыбался. На большее его не хватало.
Но и Агнес я тоже ни за что не хотел потерять. Ей были посвящены все мои песни, которые мы играли в клубе «Принцесса Манор», каждую из них я мог бы подписать ей. Нет, разумеется, я ни в коем случае не хотел её потерять, но у нас больше не было общих тайн, как в Ротфлисе.
Когда я стоял на сцене в «Принцессе Манор», закрыв глаза и зажигая на моей гитаре соло, я представлял себе, что дирижирую гигантским рок-шоу с летучими свиньями и лунами. Дядя Джимми был Ричард Райт, а «Ямаха» брала на себя партию Роджера Уотерса и Ника Мейсона. Из всех моих тёмных сторон Агнес лучше всего знала манию перевоплощения, которая охватывала меня каждые выходные. Я часто спрашивал себя, за что она, собственно, ещё любит меня.
