— И лётные права на реактивный истребитель, — сказал Чак, — тоже прилагались — всё в одной упаковке.
— К сожалению, нет! В самолёте меня укачивает.
Через каждые двести миль мы с Чаком сменяли друг друга за рулём. Незадолго до Калгари я остановился у одной закусочной и сказал:
— Я совершенно обалделый, всё затекло с головы до ног. У меня уже белые мышки перед глазами пляшут. Пусть теперь Джимми ведёт.
— Как скажешь! Мне-то всё равно, что будет с машиной.
Мой дядя выскочил из прицепа и отрапортовал:
— Я уже три часа ничего не жрал, не пил, ни в чём не был замечен. Запросто могу вести машину!
Бэбифейс перебрался в прицеп и лёг на кровать. Я сел на пассажирское сиденье, максимально отодвинув его назад, чтобы вытянуть ноги.
К вечеру мы заблудились в центре города, нас дважды останавливала дорожная полиция, отняв у нас массу времени, и когда мы наконец вырвались из этого лабиринта и снова выехали на хайвэй — в одиночестве, — вдали посреди дороги замаячил неопознанный объект.
Джимми сказал:
— Я думаю, впереди корова!
— Не-е, лось, — сказал я.
— Ерунда! Это вапити, — сказал Чак.
— Ну мне ли не знать, как выглядит настоящая корова, ты, обезьяна с ампутированными мозгами! Я же их ещё в детстве столько передоил — как на конвейере.
Я сказал:
— Дядя! Тормози! А то сейчас получим фигурку на радиатор.
Внезапно животное скрылось в кустах. Джимми остановился и пробормотал:
— Я мог бы поклясться, что это была проклятая корова.
— Езжай дальше, не задумывайся! — сказал я и закрыл глаза.
Он снова надавил на педаль газа.
Моё тело расслабилось и завяло, я приближался к туманной границе сна, как вдруг Джимми закричал:
— Вот оно снова!
Я услышал только визг шин. Нас швырнуло вперёд, и мы столкнулись с огромным быком.
Кузов машины затрещал и пронзительно заскрежетал, а лобовое стекло окрасилось красными каплями. Прицеп подпрыгнул, как на испытательной полосе, всей своей тяжестью оттеснил нас с проезжей части, и мы оказались в придорожной канаве глубиной по колено.
«Кадиллак» остановился, мотор продолжал работать.
— Я же говорил! Я же вам говорил! Никакой не вапити, не лось, не чудовище — а корова! — взревел мой дядя.
Чак, держась за голову, жалобно прохныкал что-то нечленораздельное. Он открыл дверцу и выполз с сиденья на траву.
В зеркале заднего вида я увидел, как из прицепа выбрался Бэбифейс. На лбу у него красовалась огромная синяя шишка, во всём остальном он, казалось, обошёлся без повреждений.
Джимми заглушил мотор, и мы вылезли из машины: «Кадиллак» сплющился в гармошку, превратившись в груду металлолома, не подлежащую восстановлению.
