Евангелия и второе поколение христианства | страница 47



Рукопись, хотя и составленная после смерти Петра, в некотором смысле была произведением самого Петра; это был тот способ, которым Петр имел обыкновение рассказывать жизнь Иисуса. Петр еле-еле знал по-гречески, Марк служил ему переводчиком и сотни раз пересказывал эту чудесную историю. В своих проповедях Петр не следовал строгому определенному порядку, а сообщал факты и притчи, поскольку того требовало поучение. То же свободное отношение имеется и к книге Марка. В ней нет логического распределения материала; и в некоторых отношениях она очень не полна; там не хватает рассказов почти о целых частях жизни Иисуса; на это жаловались уже во втором веке. Наоборот, по ясности, определенности деталей, картинности и жизненности с этим первым рассказом не сравнялся ни один из последовавших. Некоторый род реализма делает его тяжелым и суровым, отчего страдает идеальный характер Иисуса; местами попадается необъяснимая несвязность и причудливость. Первое и третье Евангелие много превосходят Евангелие Марка красотой речей и удачным расположением анекдотов; многие оскорбительные подробности в них отсутствуют. Но, как исторический документ, Евангелие Марка имеет большое преимущество. Сильное впечатление, произведенное Иисусом, находится там полностью. Там он виден действительно живущим и действующим.

Нас удивляет принятая Марком манера сокращать так странно большие речи Иисуса. Он не мог не знать этих речей; если он их опустил, то, очевидно, руководясь каким-нибудь мотивом. Ум Петра, несколько узкий и сухой, мог быть причиной подобных исключений. Тем же, вероятно, можно объяснить и ребяческую важность, придаваемую Марком чудесам. Чудотворство в его Евангелии имеет особый характер тяжелого материализма, по временам напоминающего бред магнетизера. Чудеса выполняются с трудом последовательными фазами. Иисус совершает их при помощи арамейских формул, имеющих каббалистический вид. Происходит борьба между естественными и сверхъестественными силами; зло мало-помалу уступает повторяющимся повелениям. Притом эти чудеса имеют несколько секретный характер: Иисус каждый раз запрещает тем, кто воспользовался его чудом, говорить об этом. Нельзя отрицать, что по этому Евангелию Иисус выходит не прекрасным моралистом, которого мы любим, но страшным волшебником. Чувство, вызываемое им вокруг себя, чувство ужаса; и люди, устрашенные его чудесами, приходят умолять его удалиться от их границ.

Но вследствие этого Евангелие Марка нельзя считать менее историческим, чем другие; совершенно наоборот. Все в высшей степени оскорбляющее нас имело большую важность для Иисуса и его учеников. Римский мир еще более, чем еврейский, был жертвой подобных заблуждений. Чудеса Веспасиана составлялись по тому же образцу, как и Иисусовы в Евангелии Марка. Слепой и хромой останавливали его в общественном месте, умоляя исцелить их. Он исцелял первого, плюнув ему в глаза, а второго - наступив ему на ногу. Петр, по-видимому, был особенно поражен подобными чудесами и, вероятно, напирал на них в своих проповедях. Оттуда и особый характер произведения, написанного под его влиянием. Евангелие Марка более биография, написанная с верой, чем легенда. Характер легенды, туманность обстоятельств, мягкость контуров поражают в Евангелиях Матфея и Луки. Здесь же, наоборот, все взято с живого, чувствуется, что имеешь дело с воспоминаниями.