Все сплетение жизни Иисуса - преднамеренное дело, род нечеловеческого устройства, предназначенного для осуществления целой серии текстов, считавшихся относящихся к нему. Этот род толкований, называемых евреями мидрам, при котором все экивоки, всякое сочетание слов, букв и смысла принимаются во внимание. Старые библейские тексты не представляли для евреев того времени, как для нас, исторически литературного целого, а волшебную книгу, из которой можно было получать всевозможные указания судьбы, образы и заключения. Настоящий смысл для подобных толкований не существовал; приближались уже к химерам каббалистов, для которых священный текст являлся собранием букв. Бесполезно упоминать, что вся эта работа проводилась безлично, в некотором роде анонимно. Легенды, мифы, народные песни, пословицы, исторические слова, характерные сплетни партии, - все это работа великого обманщика, имя которому - толпа. Несомненно, всякая легенда, всякая пословица и всякое остроумное слово имеют отца, но отца неизвестного. Кто-нибудь скажет слово, тысячи его повторяют, полируют, обостряют; даже тот, который его сказал, был не более как истолкователь всех.
Глава VI.
Еврейское Евангелие
Этот рассказ мессианской жизни Иисуса, перемешанный с одними и теми же текстами пророков, который можно было передать в один прием, очень рано определился, почти в неизменных выражениях, по крайней мере по смыслу. Рассказ шел не только по определенному плану, но и характерные слова были установлены настолько прочно, что то или другое слово часто направляло мысль и переживало изменение текста. Рамка Евангелия, таким образом, существовала раньше самого Евангелия, почти также как в современных персидских драмах о смерти амедов ход действия установлен, а остальное предоставлено импровизации актеров. Предназначенный для проповеди, апологии, для обращения евреев, рассказ Евангелия имел свою индивидуальность раньше, чем был написан. Ученики галилеяне и братья Господни ответили бы с усмешкой, если бы им указали на необходимость иметь книжки, в которых этот рассказ был бы облечен в освященную форму. Разве мы нуждаемся, сказали бы они, в бумаге, чтобы помнить наши основные мысли, те мысли, которые мы повторяем и применяем ежедневно? Молодые учителя могли бы еще в течение некоторого времени прибегать к подобным способам освежения своей памяти; старые же учителя относились с высокомерием к тем, кто пользовался этим средством.
