Б-р-р! По спине киммерийца пробежал озноб, и он поспешно отдернул руку. Веки женщины медленно поднялись. Ее глаза поразили варвара. Были они чисты и прекрасны, тек две жемчужины, спрятанные в морщинистом теле отвратительного моллюскам.
Бескровные губы дрогнули, пленница произнесла несколько слов на непонятном Конану наречии. Он отрицательно мотнул головой и принялся освобождать странное существо от пут.
Ему пришлось перекатить женщину, разматывая длинную полосу ткани, похожую на саван, подобный тем, в которые стигийцы заворачивают своих покойников. Когда материя спала, киммериец снова застыл пораженный. Перед ним на траве сидела юная девушка, ее высокую грудь едва прикрывала узкая кофточка, а бедра — короткая холщовая юбка. Гладкая кожа живота, точеные плечи, стройные ноги… Тем отвратительнее казалась на этом теле безволосая голова с яйцеобразным затылком, заостренными ушами и уродливым лицом, словно позаимствованная у болотного монстра.
Девушка попыталась подняться, но члены ее, видимо, затекли, она застонала и осталась сидеть.
Конан протянул ей руку: не оставлять же, в самом деле, несчастную на съедение якшам, которые могут вернуться, как только он уйдет.
В ясных глазах существа метнулся страх, тут же сменившейся затаенной надеждой. Она робко притянула узкую ладошку, варвар сжал ее и рывком поставил девушку на ноги.
— Уходи, — махнул он рукой, — там река. Ты свободна. Она посмотрела на него с неясным восхищением, потом глянула на свою ладонь и вдруг пустилась в пляс, высоко поднимая ноги и соблазнительно поводя бедрами, напевая что-то высоким красивым голосом, в котором слышалось журчание ручья и звон серебряных колокольчиков. Зрелище было жутким.
— Ладно, — сказал варвар, — можешь танцевать, если тебе так хочется. Я пошел.
Она вдруг упала перед ним на колени и приникла бледными губами к его руке, заставив киммерийца содрогнуться.
— Господин мой, — заговорила странная женщина по-вендийски, — спаситель мой! Ты освободил меня, нарушив закон варны, да пребудет в тебе мощь слона и бесстрашие тигра, о дваждырожденный!
Склонившись, она поцеловала железный носок афгульского сапога и, подняв уродливое лицо с горящими восторгом глазами, воскликнула:
— Теперь я — твоя, о небесный супруг мой! Конан невольно попятился.
— Послушай, — сказал он сердито, — я нездешний, по-вашему — млеччх. У вас много обычаев, которые кажутся мне странными. Возможно, согласно одному из них, я и должен взять тебя в жены. Что ж, женщины у меня давно не было, но ты сильно ошибаешься, если думаешь, что я так изголодался, что отрублю твою уродливую голову, чтобы овладеть прекрасным телом.
