Тяжело дыша, он пересек гостиную и выскочил вон.
Оглушенная, перепуганная, она не могла сдержать дрожь, когда через несколько минут появился Жан-Марк.
Глядя с сочувствием, он поставил перед ней поднос.
— Вероятно, он вам сказал?
— Насчет гонок? — еле выговорила она. — Да.
— Все обойдется.
— Да, — неуверенно согласилась она, думая, что таким жестоким, таким нетерпимым она видела Чарльза впервые.
— Не знаю, как вас утешить, чем помочь… — начал снова Жан-Марк нерешительно.
— Не стоит.
— Что поделаешь, если он такой дуралей. Ну, выпейте чаю, — ласково попросил он.
Дуралей? Нет, никакой он не дуралей, просто озлобившийся, разочаровавшийся человек.
Когда она поднялась на следующее утро с постели, Чарльза уже не было. Не попросил ничего передать, не оставил записки, просто уехал. Второй раз, с тех пор как она была замужем, Мелли завтракала в одиночестве. Лишь небольшой пример того, что ожидает ее в будущем. В будущем, где не будет Чарльза? Поглядев на свежие булочки, лежавшие как обычно на белоснежной салфетке, она расплакалась. Слезы тихо бежали по бледному лицу, капали на тыльные стороны ладоней. Она ощущала только боль, боль из-за одного-единственного человека, и ничего не могла высказать. Не могла дотронуться до него, и в ответ почувствовать его прикосновение, и это приводило ее в отчаяние, особенно когда она вспоминала, что все уже так замечательно наладилось.
Теперь, когда рядом не было Ниты, которая могла ее отвлечь, ей казалось, что она сойдет с ума. Некому было успокоить ее, утешить, и она проводила дни, без дела слоняясь по дому.
Она побывала еще раз в больнице, и, на счастье, в этот раз доктора не было, а потому некому было настаивать, чтобы она осталась там, как он грозил в прошлый раз. Акушерка, как ей показалось, уверенно заявила, что не видит оснований отрывать Мелли от дома, при условии, что она будет вести размеренный образ жизни. И недели медленно потянулись одна за другой. Недели без Чарльза. Иногда ей казалось, что, если бы не Жан-Марк, она бы, скорее всего, просто не выжила. Его заботливость и доброта бальзамом проливались на ее встревоженную душу. Он нянчил ее. Подшучивал над ней. Старался приободрить и не зло огрызался, если она срывала на нем дурное настроение.
— Вы ни в коем случае не должны столько плакать. Это вредно для ребенка. И отчего бы вам не прилечь?
— Да не хочу я лежать! Мне все осточертело. — Бросив на него сердитый взгляд, она разрыдалась.
— Ну-ну, успокойтесь, — произнес он смущенно, — подумайте о малыше!
