Ершов несколько минут сурово ковыряет проволочную головоломку, затем молча откладывает ее в сторону.
– Не догадался? — добродушно смеется Бобловкин, — вот и вся твоя цепь тут. Как покажешь кому — сделает. Только первый раз мудрено кажется.
– А я что говорю? — кивает Антип Ермилович. И повертев в руках тонкую, как игла, стамеску, продолжает:
– Мне одно видать, при вашем инструменте можно вырезать чепь совсем мелку, как горох, и для медведя она у вас придется в самый аккурат.
* * *
Предсказания Барашкова оправдались. На другой день Пронин не вышел на работу.
В общей мастерской молодежь, как обычно, усердно режет игрушку. Только в дальнем углу обстановка изменилась. На полу, среди груды щепок, сидит Антип Ермилович, вид у него рассеянный. Он ковыряет пальцем трухлявые волокна большущей плахи и уныло сообщает, что изнутри никудышная оказалась древесина.
– Плохие здешние места, даже лесу нет настоящего… Вот в Семенове у нас лесу, что хошь… Непроходимые стоят леса.
Исаак Абрамов раскладывает на скамейке инструмент: топорик, два тесла, нож и круглый резец. Сверху вниз косит он на Антипа свой острый глаз.
– В Семенове? — ядовито переспрашивает Исаак. А чего же ты хвастал, что за Загорском лесу много?..
Но настроение у Абрамова тоже унылое. Что ни говори, а подходящего материала не видно.
Не сдается один Угланов. Он водрузил крепкий чурбак и подобрал небольшую осиновую плашку, зарубает торцовый ковш.
– Чего попусту сидеть, хоть мелких наделаю для показа. А ты придумал всё же какой-то исход? — обращается он к Барашкову.
Антип Ермилович совсем опустил голову. Скользкая черная борода его лежит на осиновой плахе.
Абрамов поясняет Барашкову назначение инструмента.
– Нож какой страшный, вроде свинокола, — говорит Барашков.
– Вашим ножом у нас не пойдет, сразу сломится, а этот для крепости, железный, и только наварен сталью. Мы смело работаем, как хочешь им верти. А тесло видишь, как поперечный топорик, и на конце полукругло на манер плотничьего пазника. Им нутро долбить у ковша, а потом дочищать резцом круглым. У вас тоже этаких нет. Ну, зато нам тонких стамесок добиться негде.
Тут же у края стола примостился Ерошкин. Его левая нога повыше колена обернута тряпкой. К ноге он для упора прислоняет фигурку и тщательно охорашивает ее лезвием узкой покорной стамески. Разговор Ерошкин не слышит, для него надо кричать громко, потому что глухой он.
– Тоже обертывает ногу от пореза, — отмечает Исаак.
