Каррагон открыл глаза. В юрту пробивался рассвет. Человек проснулся, еще не вполне осознавая границу между сном и явью, затем пришел в себя и подмигнул Каррагону. Они вновь были единым целым.
* * *
Дорж ощущал едва заметные подземные толчки с ночи. Ему случалось попадать в землетрясения, и они начинались именно так. А потом должна быть такая дрожь земли, словно табун огромных коней разогнался до умопомрачительной скорости. Подземный табун. Сабдык.
— Что такое хозяин долины? — пробормотал Дорж, рассматривая свое лицо в походное зеркальце. Брился Дорж редко, но это было как раз то самое утро. Дорж со вздохом извлек бритвенный прибор из походного вещмешка.
— Хозяин долины. Саб-дык. — Дорж нанес на лицо пену и начал осторожно снимать ее бритвой.
— А можно перевести слово «сабдык» как «хранитель»? — спросил Канунников из-за плеча переводчика.
— Хранитель? В каком смысле?
— В смысле «страж», — пояснил Федор. Он закончил завтрак и смотрел, как монголы и солдаты собирают юрты.
— Пожалуй, так тоже будет правильно.
Сопки кончились. Начались сплошные пески. В Гоби мало таких мест — почти нет. Проводники переглядывались, затем предложили генералу обойти пески стороной. Получив отказ, они с недоумением пожали плечами и вернулись на свои места.
Отряд шел вперед с приличной скоростью, не встречая никакого сопротивления. Канунников даже начал сомневаться, не ошиблись ли они с Арсеном в расчетах, не подвела ли его память о собственной экспедиции? Уж больно гладкой была дорога. В половине одиннадцатого солнце уже жалило немилосердно. Песок прогрелся, и нужно было искать спасительную тень. Генерал тронул своего рыжего конька каблуками, подъехал к Федору и перегнулся, тихо говоря ему что-то на ухо.
— Привал! — скомандовал Канунников. — Подполковника Доржа и лейтенанта Кухарского — ко мне!
Через несколько минут все четверо, обливаясь потом, поднимались на песчаный бархан, таща с собой радиостанцию. Днем подъем давался куда труднее и казался гораздо дольше. Кухарский подключал станцию, Дорж сноровисто помогал ему. Арсен и Федор глядели с сопки вдаль. В двух километрах темнел квадратный карьер. Одновременно подняв бинокли, офицеры вглядывались в объект.
— Что скажете, Арсен Михайлович?
— Это он, — отозвался Седой.
По южному склону карьера спускалась засыпанная песком каменная лестница. Стена была правильной, отвесной. Восточная стена была более шероховата, но пересекалась с южной под прямым углом.
