Естественно, нашабеседа вскоре коснулась 20-х годов, и Гейзенберг рассказал мне много занимательных историй о том времени. Я понял, чтоон любит говорить о физике и вспоминать эти волнующие годы.
Например, он живо описал дискуссию между Эрвином Шредингером и НильсомБором, которая произошла, когда Шредингер приехал в 1926 году в Копенгаген, чтобы рассказать о волновой механике, в том числе о знаменитомуравнении его имени, в институте Бора. Шредингеровская волновая механика предполагала непрерывность и основывалась на известномматематическом аппарате, в то время как принадлежащая Бору интерпретация квантовой теории основывалась на гейзенберговской дискретной и весьманеортодоксальной матричной механике, включающей так называемые квантовыескачки.
Гейзенберг рассказывал, чтоБор пытался убедить Шредингера вдостоинствах дискретной интеграции в долгих спорах, частопродолжавшихсяцелымиднями. Водномиз этих споров Шредингер воскликнул сбольшой досадой: "Если действительно необходимо принимать во вниманиеэти проклятые квантовые скачки, я отказываюсь иметь какое-либо дело совсем этим!". Но Бор настаивал и ругался со Шредингером столь интенсивно, что тот в конце концов заболел."Хорошо помню, — продолжал Гейзенберг с улыбкой, — как бедный Шредингер лежал в постели в доме Бора, миссис Бор подавала ему тарелку супа, в то время как Нильс Бор сидел около его постели иговорил: "Но, Шредингер, выдолжныпризнать…"Рассказывая о событиях, приведших кформулированиюпринципанеопределенности, Гейзенберг упомянул интересную деталь, которую я невстречал в опубликованных воспоминаниях о том времени. Он сказал, чтововремя длительных философских бесед в начале 20-х годов, Нильс Борвысказал предположение, что они достигли предела человеческого понимания в мире малых величин. Может быть, предположил Бор, физики никогдане смогут найти точные формулы для описания атомныхявлений. Гейзенбергдобавил, с мимолетной улыбкой и ускользающим взглядом, что длянего было большим личным триумфом опровергнуть Бора в этом отношении.
Пока Гейзенберг рассказывал мне эти истории, я заметил, что унего на столе лежит "Случайность и необходимость" ЖакаМоно, ипоскольку я сам только что прочел эту книгу с большим интересом, мне былолюбопытно узнать мнение Гейзенберга. Я сказал ему, что, по моему мнению, попытка Моно свести жизнь к игре в рулетку, управляемой квантово-механической вероятностью, показывает, что он в действительности непонял квантовую механику. Гейзенберг согласился с этим и добавил, чтоему жаль, что прекрасная популяризация молекулярной биологии сопровождается у Моно такой плохой философией.
