Тут я наконец обратила внимание на старания коричневой птички с оранжевой грудкой: та на своей ветке просто-таки заходилась резкими неприятными криками. Давно уже, наверное. Я неохотно кивнула.
Тиер протянул мне руку и повел вперед. Но через несколько шагов меня словно волной накрыло. Как когда-то, когда я отдыхала на побережье. Только, если морская волна ослепляет и оглушает, то "взгляд Бьолинг" пугал другим: он давал возможность знать слишком многое. Раньше я просто смотрела. Теперь стоило коснуться взглядом любого растения, и в меня "проникала" масса ненужных по моему мнению подробностей: как это растение цветет, плодоносит, как оно умирает. За несколько шагов я "прожила" жизнь трех десятков цветов и деревьев. И это было, как я догадывалась, только одна - далеко не самая необычная - из особенностей. Я чувствовала, что мне предстоит привыкнуть к тому, что зрение может быть и вторым, и третьим, а, может быть, и десятым. Какое-то - станет рассказывать о близких и дальних обитателях леса, их повадках и образе жизни. Другое - сможет проникать в землю и камень. И действительно - со всех сторон ко мне уже "заструились" самые подробные сведения о птицах, зверях, растениях - все и обо всех, кто тянулся к невидимому солнцу, щебетал, охотился или затаился в зарослях. При взгляде на нашего "проводника", коричневую птичку, я теперь видела не просто птицу. То есть птицу я тоже видела - своим обычным человеческим зрением. Но кроме того различала каждую косточку птичьего скелетика, чувствовала, как бьется ее сердце. А еще знала, что стоит мне мысленно сжать это крохотное сердечко рукой - и птичка упадет замертво. Это пугало, но и - стыдно признаться - подначивало.
- Тиер, - мой голос дрожал от волнения, - ты тоже... видишь, когда умрет каждый цветок в здешнем лесу? Или как бьется сердце этой птицы?
- О чем ты, Хуннед? - тролль явно не понял моего вопроса. Я посмотрела на него своим новым взглядом - и вздрогнула. В отличие от птички, хрупкий скелет которой проступал сквозь тело, словно подсвеченный изнутри, в тролле не было костей. Ни костей, ни сердца. Он весь состоял из чего-то серого, однородно-плотного. Как камень. Мне стало еще страшнее:
- Тиер, ты... я вижу тебя... - начала я, но оборвала фразу. И заставила себя вернуться к тому, что сейчас было важнее:
- Выходит, ты смотришь на мир... совсем по-другому. Не так, как Бьолинг. Не так, как теперь смотрю я.
Сказав это, я огляделась. И голова пошла кругом. Мир вокруг двоился, троился, изображение плыло, картинки-видения непрестанно наслаивались одна на другую:
