Эндрю воспользовался сыном как предлогом, чтобы уйти из спальни.
— Переменю-ка я у него подгузник.
Не глядя на Мей, он встал и схватил подгузник из стопки, лежавшей на гладильной доске, затем примостил ребенка на своем плече и направился к двери. Но больше всего ему сейчас хотелось проломить кулаком стену.
В детской он положил малыша на пеленальный столик, стараясь усмирить злость, кипевшую в нем, и заставил себя сосредоточиться на предстоящем деле. Эндрю совсем не был уверен, что у него получится, — он уже давно не менял подгузников у детей, тем более у таких маленьких.
К тому моменту, когда Эндрю убрал мокрый подгузник и заменил его чистым, от сердца у него немного отлегло. Теперь он был в состоянии взглянуть на вещи более здраво и понять: из всех ударов, которые Мей нанесла ему, самый болезненный пришелся по его гордости. Только то, что он по уши влюбился в нее, вовсе не свидетельствовало о наличии ответного чувства с ее стороны. И возможно, эта мысль была для него самой мучительной.
— Эндрю…
Не поднимая глаз, он закончил застегивать пуговицы ползунков.
— Что?
Мей говорила очень тихо, со странной интонацией, словно и ей приходилось ступать босыми ногами по раскаленному песку:
— Тебе приготовить кофе или что-нибудь еще?
Несколько мгновений он молчал, стараясь избавиться от неприятного осадка в душе, затем взглянул на нее.
— Нет, спасибо, я ничего не хочу.
Судя по выражению лица, Мей понимала, что разозлила его, и боялась, что он уйдет и больше не вернется. Догадываясь, что только увеличивает и без того невыносимое для нее напряжение, Эндрю опять повернулся к сыну и, стараясь не выдать своих чувств, произнес:
— Может, ты поспишь, а я присмотрю за этим головастиком до следующего кормления?
Последовала тяжелая пауза, затем Мей подавленно проговорила:
— Хорошо.
Эндрю не поднимал головы до тех пор, пока она не вышла. Затем взял на руки сына.
— Женщины — это такая головная боль, парень! Никогда не забывай об этом.
Прихватив фланелевое одеяло, он вышел в коридор и направился в гостиную, по дороге услышав, как за его спиной закрылась дверь спальни.
— Так, парень, а теперь заключим сделку: ты ведешь себя тихо следующие три часа, а я дарю тебе «порше» на десятилетие.
В ответ малыш зевнул, и Эндрю усмехнулся, похлопав его по спинке.
— А если будешь совсем хорошим, мы, возможно, даже дадим тебе имя.
