— Наплевать, километр, десять или сто — будем рыть дальше!
— Впрочем, какая разница — все равно здесь все до единого околеем! — бросил крысомордый.
— Не надо так, — возразил Дойчман.
Тут Видек криво улыбнулся Эрнсту:
— А ты что, всерьез веришь в эту бодягу? В «испытание фронтом»? Что нас всех после этого помилуют? Согласен — может быть, Шванеке или вот его…
Видек кивнул на крысомордого.
— Их, возможно, и помилуют. Потому что они — хоть и отпетые, но уголовники.
— Подумать только! — вставил явно задетый крысомордый.
— …помилуют, — не обращая внимания на его колкости, продолжал Видек. — Чтобы потом вздернуть при случае. Может, и у меня крохотный шанс остается. Я ведь просто деревенщина. Но ты, или там этот… Какого? Полковник Бартлитц? Или остальные политические? Их когда закопают, тогда и помилуют.
— Ничего, я скоро отсюда выберусь, — многозначительно изрек крысомордый.
— Никому отсюда не выбраться, — отрезал Видек.
— Плевать мне на вас, все видите в черном свете.
Крысомордый, поднявшись, направился к выходу из землянки:
— Вот попомните мои слова — выберусь! И скоро. Приеду в Берлин, усядусь у «Кранцлера»[6] и буду себе кофеек попивать. Так и быть, вам черкну пару строк. Спорим?
Полуобернувшись к ним, рядовой Кацорски осклабился и стал выбираться из землянки в траншею.
— Что тут скажешь — рехнулся человек, — заключил Видек.
Дойчман выглянул из землянки. У входа белела куча снега — импровизированный бруствер. Погромыхивала артиллерия. Огонь с рассеиванием, по площадям.
— Ты своей жене никогда не изменял? — помолчав, спросил Дойчман Видека.
— Чего? — выпучил глаза тот.
— Ты когда-нибудь изменял жене? — повторил вопрос Дойчман.
— Вот смех! К чему мне ей изменять? — недоумевал Видек — А ты что? Успел изменить?
— Да нет.
— А мысли такие в голову приходили?
— Кому они не приходят? А почему ты спросил?
— Так просто, — ответил Эрнст.
— Так ты ей изменил? — допытывался Видек.
— До недавнего времени только в мыслях.
— Ну и нервы же у тебя!
— Предал я ее, — обреченно произнес Дойчман.
— Предал? Как это? Изменил, что ли? С кем же? Уж не с какой-нибудь там русской? И где ты ее здесь откопал?
— В Орше, — ответил Дойчман.
— Слушай, а они здесь вообще водятся? Мне казалось, что люди только выдумывают эти истории.
— Водятся, водятся, — заверил его Дойчман. — Так вот, она попросила меня остаться здесь. Сказала, что мне, мол, нечего домой возвращаться. И я, понимаешь, и сам теперь не знаю, как быть, если… Если…
