Около одиннадцати часов вечера доктор Кукиль вновь подъехал к вилле Дойчманов в Далеме. Он еще несколько раз звонил Юлии, но, так и не дозвонившись, решил приехать. Не мог он больше выносить этой неопределенности. У него в голове вертелись фразы Юлии, как ему казалось тогда, ничего не значащие, однако теперь они обрели совершенно иной, куда более зловещий смысл. Она сказала тогда: «О моем эксперименте на себе не узнает никто, пока он не завершится». Или: «Вам меня от этого не удержать». Или: «Я всем докажу, что Эрнст пострадал ни за что».
На этот раз доктор Кукиль не стал просто заглядывать в окна в надежде заметить, как шевельнувшаяся гардина или какой-нибудь шум выдадут присутствие в доме Юлии. Направившись к задней двери, он несколько раз громко постучал в нее, потом, не дождавшись ответа, отошел к окну и, нажав на раму, распахнул его и, вскарабкавшись на подоконник, залез в кухню. Там царила стерильная чистота. На плите стояла кастрюля с фасолевым супом.
— Юлия! — громко позвал доктор Кукиль. — Юлия! Где вы? Зачем вы от меня скрываетесь?
Никакого ответа. Голос его эхом отдавался в пустом доме. Внезапно Кукиль осознал всю неуместность своего визита сюда. Никого, вилла была пуста. Он торопливо прошел в гостиную, в рабочий кабинет Эрнста Дойчмана… Ни души.
Распахнув тяжелую дверь в лабораторию, он, как пригвожденный к полу, замер. Обширное помещение с опущенными светомаскировочными шторами на окнах было ярко освещено. На кожаном диване валялся скомканный шерстяной плед. Тут же на столике стоял телефон, а рядом белел конверт. Письмо!
Медленно, будто нехотя, доктор Кукиль подошел поближе. Письмо было адресовано ему. Его внимание привлек подсунутый под телефонный аппарат листок: «Д-р Франц Виссек, клиника „Шарите“». Имелся и телефонный номер. Не отрывая взора от листка, он разорвал конверт.
«Если бы вы, как судебный эксперт, руководствовались бы тем, что вам подсказывают совесть и опыт, а не так называемым „велением дня“, иными словами, предрассудками, все было бы по-другому и вам не пришлось бы читать сейчас это письмо. Я твердо намерена повторить этот эксперимент. И когда вы будете читать эти строки, меня или не будет в живых, или я все же докажу, что вынесенный моему мужу приговор — ошибка.
Не пытайтесь видеть во мне героиню. Я страшно боюсь того, что мне предстоит. Но иного способа доказать, что Эрнст невиновен, у меня нет. Я должна продолжить начатое им, то, во что мы оба верили…»
