Он помолчал. Пес в углу вздымал бока. Горацио и Клейн сидели не шелохнувшись.
- Всего лишь год прошел с того дня; я в своей приемной - осень, дождь, капли ползут по стеклу. Напротив - пациент, знаменитый исследователь новых земель, человек с сильным, даже жестоким характером. У него какая-то странная болезнь с непонятными симптомами. Он смотрит на меня и говорит: "Ну что, доктор, стесняетесь сказать?"
И тогда я сказал ему о своей машине. Он засмеялся: "И здесь машина". Лег. Я нажал кнопку. На другой день, когда он ко мне пришел, я спросил его о самочувствии.
Он ответил: "Самочувствие ничего, но мне кажется, что я не совсем верно прожил жизнь. Я шел по красивейшим в мире местам, не замечая их красоты. Меня гнала узкопрактическая цель, и я ничего не увидел. А надо бы...". Я пожал плечами и повторил сеанс. В следующий раз, как всегда, задал вопрос о здоровье. Он махнул рукой.
"Вчера я шел от вас и подобрал несколько желтых осенних листиков. Я написал о них стихи. Это - мое призвание. Я больше не приду к вам. Я уеду в лес или на берег моря, и сколько бы мне ни осталось прожить, я буду каждый день любоваться восходом и заходом солнца".
В тот вечер я снова сидел при закрытых ставнях. Как мог несокрушимый, железный характер смениться расслабленной созерцательностью, как мог человек, не срифмовавший за всю жизнь и двух строчек, заявить, что его призвание стихи? Ответ начал проясняться лишь под утро. Моя машина не сумела охватить всей деятельности организма. В том режиме, на который я ее настроил, она оказалась способной влиять на деятельность мозга. Природные склонности моего путешественника были генетически заданы порядком в расположении нуклеотидов в молекулах дезоксирибонуклеиновой кислоты. Ему не хватало лиризма, поэтичности. Выяснив это, машина направила порцию соответствующих электромагнитных волн. Молекулы ДНК имеют магнитные свойства; под влиянием излучения порядок расположения нуклеотидов изменился; изменились и склонности человека. Значит... Вот мои мысли в те дни. Я нащупал нить, ведущую к усовершенствованию возможностей мозга. Детские честолюбивые мечты овладели мной. Гениям, рожденным слепой природой, ставят памятники на площади. Какой же памятник поставят мне - человеку, который будет сам создавать гениев, вызывая или усиливая в людях одаренность?! О социальном и моральном смысле таких экспериментов я в то время не думал. Мне повезло. Среди моих пациентов было немало художников, писателей, композиторов. Под видом обычных исследований я определял, чем характеризуется каждый вид одаренности. Сотни раз я проверял действие машины на животных и убедился в его полной безвредности. Но у животных нет ярко выраженных склонностей; мне нужны были люди. Я не хотел делать себя объектом испытаний, потому что боялся переменить склонность и потерять интерес к работе; не хотел так поступать и со своими пациентами. Изменив склонность, они бы с неохотой занимались прежним делом, а это жизненная катастрофа. И вот однажды ко мне попал мальчик. Болезнь его была пустяковой, но я сказал, что нужно его подержать в клинике, и оставил у себя. Едва только начав поправляться, он выпросил карандаш, бумагу и принялся рисовать. Он рисовал в постели, рисовал за столом, рисовал утром, днем и вечером. Рисунки были отличные. Но в шесть лет не осмысливаешь призвания. И тогда я решил первый опыт провести над ним. Жестоко? Возможно. Но я был убежден в безвредности своего метода и в том, что обратимость каждого изменения - в моих руках. Вместе с мальчиком я пришел к вам, Клейн, чтобы удостовериться в его полной музыкальной неспособности. Я просил вас взяться учить его музыке; успехи подтвердили бы действенность моего метода. Когда вы отказались, я нашел менее щепетильного педагога, который лишь запросил дороже. Тогда я начал свои опыты. После второго мальчишка забросил бумагу и карандаш и больше к ним не тянулся. После пятого он из какой-то тростинки сделал себе свирель. Всего я провел семь опытов. Через месяц после их окончания его пришлось взять от того педагога и поместить в более серьезное училище. Сегодня вы видели его в концерте.
