— Собери погибших и сложи их вон там. Обыщем их, а потом сожжем.
— Адмирал, — окликнул справа от Эдварда еще один неуверенный голос.
Похоже, подручный Джиллса, кто бы он ни был, не верил собственным ушам.
— Ты что, Маартен, решил на всю Англию объявить о том, что мы побывали тут? — прорычал Джиллс.
Бешеная злоба в его голосе разом положила конец всем вопросам.
Эдвард понятия не имел, сколько часов он провалялся в грязи, смешанной с золой и пеплом, с ужасом ожидая услышать, что тело Давины нашлось. Застыв, он молча ждал, пока мертвые тела по одному стаскивали и складывали куда-то слева от него. Потом на него пахнуло жаром от костра, и в следующую минуту он услышал крик, едва слышный из-за треска горящих поленьев.
— Насколько можно судить, в аббатстве больше никого нет, адмирал. Ни убитых, ни раненых — ни души!
— Пусто, значит? Проклятие, тут замаливали грехи двадцать семь женщин, и вы ни одной не нашли?! — Наступила тишина, прерываемая только треском горящего дерева. — Должно быть, они все спрятались в часовне. Иди помоги Хендрику, он уже там. Если удастся отыскать хоть одну, дай мне знать.
Эдвард осмелился слегка приоткрыть один глаз. Естественно, они обнаружат в часовне мертвые тела, только вот Давины там нет. Но ведь она была в аббатстве. Эдвард знал это точно, он успел узнать ее стрелу, торчавшую в плече того шотландского горца. Это случилось как раз перед тем, как он…
Макгрегор…
Кажется, в первый раз с тех пор, как на землю спустились сумерки, в сердце Эдварда вспыхнул первый лучик надежды. Он вспомнил огромного, дикого с виду шотландца и едва сдержался, чтобы не закричать. Успел ли Макгрегор спасти ее? Эдвард умолял его о помощи, но было понятно, что мысль о том, чтобы броситься в огонь, ему не слишком улыбается. Однако выглядел он достаточно устрашающе — Эдвард не сомневался, что у этого горца хватит сил изрубить оставшихся людей Монмута и вовремя унести ноги со своей драгоценной добычей. Может, его любимая жива и в безопасности? Куда этот Макгрегор может ее отвезти? Желудок снова свело судорогой, легкие заполнил отвратительный смрад горящей человеческой плоти и волос. Стиснув зубы, чтобы сдержать подступавшую к горлу тошноту, Эдвард пытался представить себе ее улыбку — она так часто улыбалась ему, в ее глазах сияла нежность, от которой у него, казалось, плавились кости. Эдвард догадывался, конечно, что Давина не влюблена в него, однако это не мешало ему любить ее всем сердцем.
