— Заклятие, — выпалил Хуан.
— Что за заклятие?
— Еврейское заклятие.
— Скажи мне, Хуан Помас, что такое еврейское заклятие? Ты знаешь?
— Я слышал, как дон Альваро произносил его.
— Что?
— Я уже говорил. Я слышал, как дон Альваро произносил еврейское заклятие.
Торквемада кивнул и двинулся дальше. Хуан следовал за ним, как будто невидимая сила приковала его к приору. Наконец Торквемада сказал:
— Произнеси это заклятие сейчас, Хуан Помас.
Они сделали еще шесть шагов. Хуан хранил молчание, и тогда Торквемада крикнул громко и повелительно:
— Я отпускаю тебе грехи. Говори! Я приказываю! Не гневи меня, отвечай!
Хуан остановился, повернулся к приору и, глядя ему в лицо, произнес умоляющим тоном: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всей душою твоею и всеми силами твоими».
И тут вновь зазвонили колокола. Их звон отдавался в голове Хуана — ему казалось, что их громоподобный звук разорвет его череп, лишит его разума.
Этим утром Мария решила пойти в церковь, Катерина согласилась сопровождать ее. Мария выстроила в уме такую логическую цепочку: стоит ей провести утро в церкви — и то, что случилось накануне, исчезнет или забудется, как сон. Она сказала Катерине, что сначала они исповедуются и поставят свечи, и научила, что именно надо говорить тем двум священникам, к которым она особенно благоволила. Катерина безучастно слушала мать. Мария настаивала, чтобы и Альваро пошел с ними, но он лишь сердито помотал головой и постарался побыстрее их выпроводить.
Катерина встревожилась.
— Ты останешься дома? — спросила она отца. — Никуда не уйдешь? Мы застанем тебя, когда вернемся?
Альваро, с трудом выдавив из себя улыбку, заверил дочь, что он будет дома.
— Мама хочет, чтобы я исповедалась, — сказала Катерина.
— Прекрасная мысль, — одобрил Альваро. — Думаю, стоит послушать маму. Ты почувствуешь себя лучше.
— Ты что, ничего не помнишь? — вышла из себя Катерина.
— Я не помню ничего такого, что тревожило бы меня, и, конечно же, ничего, что могло бы потревожить тебя, — сказал Альваро. — Иди в церковь и делай то, что велит мать.
Когда жена с дочерью ушли, Альваро почувствовал облегчение. То, чего он ждал, могло произойти в любую минуту, и теперь каждый миг он воспринимал как отсрочку приговора. Альваро прошел в свой кабинет — там хранились бухгалтерские книги и счета, там он обычно работал, — сел за стол и стал писать. Сначала Альваро решил, что напишет жене и дочери общее письмо. Но нужные слова не находились, и он попытался написать одной Марии. Это тоже оказалось непосильной задачей. Мария только что ушла, а он уже не мог вызвать в памяти ее образ. Они даже не попрощались. Жена просто повернулась к нему спиной и ушла из дома, и, с ее точки зрения, это было вполне естественно. Почему она должна считать это утро особенным?
