— Кто, сир? — спросил Торквемада.
— Этот итальянец, Колумб.
— Я слышал, он стал христианином, — тихо сказал Торквемада.
— Стал христианином! — взорвался Фердинанд. — Стал христианином! И такие слова я слышу от человека, которого только что назначил великим инквизитором! В нем иудей и христианин сплетены в неразрывный узел, а великий инквизитор вздумал спорить со мной!
Торквемада без промедления, мягко и убедительно возразил королю:
— Если он придерживается иудейской веры, мы можем принять меры. Но нужны доказательства, веские доказательства. Или по меньшей мере, нужно, чтобы кто-то обвинил его…
— Да все они исповедуют иудаизм! — воскликнул Фердинанд. — Включая и его! — И он указал на дона Альваро.
Спокойно, не повышая голоса, Торквемада произнес:
— Он не еврей, сир, он даже не выкрест.
— Там, в Сеговии, все евреи! — вопил Фердинанд. — В каждом есть примесь этой ублюдочной крови! В каждом, в каждом!..
Изабелла взяла Альваро за руку и увела с помоста.
— Пойдемте отсюда, друг мой, — шепнула она ему.
Альваро кивнул Хуану. В дверях они задержались. Изабелла заплакала. Альваро ничем не мог помочь ей и думал, что за странное это зрелище — королева в слезах. И тут его осенило: а ведь Изабелла не только королева, но и женщина. Дело в том, что никто и никогда не думал о королеве как о женщине.
Когда они вышли из дворца, Хуан сказал Альваро:
— Она вдруг превратилась в обыкновенную женщину.
Альваро ничего ему не ответил и только подумал: «Помоги ей Бог!»
На обратном пути в Сеговию все трое, и — как знать, — может, и Хулио, постоянно возвращались мыслями к тому, что произошло в Севилье. Однако заговорили они об этом не прежде, чем достигли окраин Сеговии, и то обиняками. Несколько часов они ехали в полном молчании — Торквемада и Альваро рядом впереди, Хуан и Хулио позади, отстав на несколько сотен ярдов. Альваро был погружен в свои мысли и впоследствии не мог вспомнить, почему он упомянул, что прошло двадцать лет с тех пор, как Торквемада крестил его дочь.
— Кажется, это было вчера, — сказал Альваро.
Торквемада стал изрекать прописные истины. Сказал, что время — это миг. И человеческая жизнь — миг. Песок, сыплющийся в песочных часах. Неожиданно, словно осознав, какую выспренную чушь он несет, Торквемада оборвал речь. Лишь перед Рафаэлем он стыдился произносить такие, неизбежные в устах любого священника фразы.
Альваро, будто ничего не заметив, сказал:
— А за пять лет до этого я приехал в Сеговию и тогда же познакомился с тобой, Томас.
