Здесь Альмезов сделал особое примечание. Ни в коем случае нельзя думать, что Абрамов мог торговать государственными секретами или делать что-то, идущее в разрез с интересами России. Он — искренний государственник и патриот. Другое дело, что самонадеянность и упрямство его не знают границ. Его убежденность, что он такой же выдающийся бизнесмен и капиталист, как и ученый, была чрезмерной. Все-таки он не знал в достаточной степени, как устроен современный рынок и какие там есть подводные камни.
При этом он не скрывал, что «Импульс», впрочем, как и другие научно-исслсдоватсль-ские учреждения в России были вынуждены использовать счета в западных банках в период хаоса. «Чтобы деньги не пропали безвозвратно в недееспособной тогда российской финансовой системе», как он сам выражался.
Пошли слухи, что деньги с этих счетов используются на личные цели. Абрамову даже пришлось давать на сей счет объяснения в российской прокуратуре. Объяснения были приняты к сведению.
Однако его способность вести свой «Импульс» по рыночному морю была замечена, и его назначили министром. Для многих неожиданно. На новом посту он работал в своем стиле — бурно, много, самоуверенно и не обращая внимания на обиженных и недовольных его активностью, не думая о том, что у него есть достаточно недоброжелателей. В том числе и заграничных. Через какое-то время возник скандал — в Америке фирмы, созданные Абрамовым и сотрудничавшие с «Импульсом», обвинили в присвоении денег, выделенных Министерством энергетики США на помощь России в утилизации ядерных отходов. Появились разоблачительные материалы в прессе, зарубежной и российской. Абрамов от всего высокомерно отмахивался, объясняя происками завистников и политическим заказом. Американцы задержали Сухоцкого, но довольно быстро выпустили. Абрамов торжествовал, но какой-то осадок от истории остался. Прошло время, наверху случились перемены, и с поста министра его все-та-ки сняли — то ли из-за пресловутых обвинений, то ли по каким-то иным причинам. Он вернулся в «Импульс» научным руководителем. Разумеется, отставка вызвала новую волну компромата, его опять приглашали в прокуратуру, но потихоньку все стихло и его оставили в покое.
В дверь номера громко постучали. Ледников выключил воду, завернулся в полотенце и открыл. Это был Немец.
Он ворвался в номер, завалился в кресло и уставился на Ледникова бешеными, азартными глазами.
— Ты чего такой возбужденный?
Немец сделал удивленное лицо.
