Уже на выходе из ресторана он вдруг обернулся, подошел обратно к Чистильщику и, упершись руками в стол, тихо спросил у него:
— Почему ты передумал?
— Я решил, что обыграть тебя я смогу лишь играя по твоим правилам.
— Вы не умеете врать, Белоснежка, — Виктор вымученно улыбнулся и отпрянул.
— Но я умею быть неожиданным. Я решил дать тебе шанс и посмотреть, что получится.
— Это уже другое дело. Быстро учишься, — Виктор кивнул и снова направился к выходу.
Он шел по коридору, сжимая в руках колоду, а пока ехал в лифте, перетасовал ее и молча спросил о мотивах Иеронима. Карты говорили лишь о том, что помыслы альбиноса чисты, и хоть решение далось ему непросто, оно было его собственным и вполне искренним. Впрочем, рано или поздно Виктор все равно все узнает, хочет он этого или нет.
Устало вздохнув, Гадатель завернул карты в ткань и убрал в карман. На мгновение он коснулся лбом холодного металла, из которого была сделана обшивка в лифте, но стоило дверям открыться, тут же отпрянул.
В номере его уже ждала Аурика, и это было хорошо.
…В воздухе пахло весной. Виктор запрокинул голову, подставляя лицо солнечным лучам, и зарылся пальцами в мягкую траву. Он любил Амстердам. Он любил приезжать сюда именно поздней весной, когда все уже зеленеет, но солнце еще не слишком теплое.
Рядом сидела Тристана, напевая что-то и качая головой из стороны в сторону. Она расправляла складки на своем темно-синем платье, потом согнулась, снова смяв ткань, чтобы снять босоножки.
Виктор закрыл глаза.
— Виктор, сделай это еще раз, — вдруг заговорила она. Он открыл глаза, чтобы посмотреть на нее. Девушка легла на живот, подперла подбородок руками и смотрела теперь на него снизу вверх.
— Тристана, сегодня такой прекрасный день, — Виктор склонил голову набок, рассматривая девушку. Он мог бы сказать, что теряет дар речи, видя как в ее глазах отражается небо, и почти не соврал бы. — Почему мы не можем посвятить его только нам двоим, солнцу, ветру и прогулкам, а должны посвящать его чужим чувствам?
— Всего-то один раз, — Тристана вскинула брови. — Или боишься, что не справишься?
Виктор вздохнул и сел поудобнее. Отказать Тристане он вряд ли мог. Только если она просила о чем-то совсем невозможном.
— Ладно, — он попытался абстрагироваться от своих чувств и сосредоточился на чужих. Он не был таким же сильным эмпатом, как его отец, но, если сильно старался, то у него что-то даже получалось. — Вон тот громила испытывает зависть. Наверное, ты ему нравишься, но ему досадно, что у тебя есть я.
