Валентина почувствовала в горле непонятные слезы. Ей хотелось, как давно, в детстве, мысленно назвать Бога, не просить Его, не благодарить, — только назвать — и радоваться жизни, умиляться жизнью и чувствовать с каждым ударом сердца ее красоту, полноту и силу…
Звуки музыки становились все тише, тише и, наконец, замолкли. Валентина очнулась, вздохнула глубоко, как дети вздыхают после долгого плача, и медленно пошла вперед.
Валентина не думала больше об Эрмитаже. Было уже поздно, да и не хотелось ей с яркого воздуха идти под серые и сумрачные своды. Она шла прямо, дошла до конца Марсова поля, повернула налево через мост, потом направо, мало соображая, почти не замечая, куда ведет ее дорога.
Звуки знакомого голоса заставили ее обратить внимание на идущих впереди.
И Валентина, даже не вглядываясь, узнала Звягина. Он был не в своей широкой шубе, а в пальто с барашковым воротником и казался гораздо изящнее, как-то аккуратнее. Он шел в середине между двумя молоденькими девушками, одетыми очень скромно и просто. Из-под коротеньких кофточек виднелись синие платья с черными передниками, связки книг обличали пансионерок. У одной из девушек, повыше и постройнее, вдоль спины лежали две толстые, бледные с рыжеватым оттенком, косы.
Звягин что-то говорил своим спутницам горячо и громко, они слушали его, не прерывая.
Валентина весело улыбнулась.
«Ай да Лев Львович, — подумала она, следуя в нескольких шагах за интересной группой. — Совсем по-профессорски со слушательницами гуляет. И наверно хорошенькие, в особенности эта, с белокурыми косами. И внимает ему как благоговейно. А ведь он не глуп, Звягин…»
Валентина вспомнила дни их дружбы, минуты, когда она не чувствовала его неприятной любви, а только видела, что они многое понимают почти одинаково, многие мысли их сходятся.
А ведь он так любил ее, Звягин! Он столько страдал… Правда, он любит страдать, и страдания его всегда, думала Валентина, не очень глубоки… А может быть, она просто не вгляделась в этого человека, может быть — он более глубок, чем ей казалось, и страданья его были истинной болью.
В том радостном, счастливом настроении, в котором она была, — ей стало жаль Звягина, захотелось знать его не страдающим, счастливым… Но он, вероятно, и счастлив… Нужно ли заговорить с ним? Не лучше ли оставить его с его ученицами продолжать живой разговор?
Пока Валентина раздумывала, они подошли к углу. На повороте Звягин вдруг оглянулся и сейчас же остановился. Удивленные девочки тоже остановились.
