Записка о древней и новой России | страница 7



нравах, произведенная случаями, обстоятельствами, казалась нам

природною, и россияне любили оную, как свою народную

собственность.

Хотя двувековое иго ханское не благоприятствовало успехам

гражданским искусств и разума в нашем отечестве, однако ж Москва

и Новгород пользовались важными открытиями тогдашних времен:

бумага, порох, книгопечатание сделались у нас известны весьма

скоро по их изобретении. Библиотеки царская и митрополитская,

наполненные рукописями греческими, могли быть предметом зависти

для иных европейцев. В Италии возродилось зодчество: Москва в XV

в[еке] уже имела знаменитых архитекторов, призванных из Рима,

великолепные церкви и Грановитую палату; иконописцы, резчики,

золотари обогащались в нашей столице. Законодательство молчало во

время рабства, Иоанн III издал новые гражданские уставы. Иоанн IV

— полное Уложение, коего главная отмена от Ярославовых законов 24

состоит в введении торговой казни, неизвестной древним

независимым россиянам. Сей же Иоанн IV устроил земское войско,

какого у нас дотоле не бывало: многочисленное, всегда готовое и

разделенное на полки областные.

Европа устремила глаза на Россию: государи, папы, республики

вступили с нею в дружелюбные сношения, одни для выгод купечества,

иные — в надежде обратить ее силы к обузданию ужасной Турецкой

империи, Польши, Швеции. Даже из самой глубины Индостана, с

берегов Гангеса в XVI веке приезжали послы в Москву, и мысль

сделать Россию путем индийской торговли была тогда общею.

Политическая система государей московских заслуживала удивление

своею мудростью: имея целью одно благоденствие народа, они

воевали только по необходимости, всегда готовые к миру, уклоняясь

от всякого участия в делах Европы, более приятного для суетности

монархов, нежели полезного для государства, и, восстановив Россию

в умеренном, так сказать, величии, не алкали завоеваний неверных,

или опасных, желая сохранять, а не приобретать.

Внутри самодержавие укоренилось. Никто, кроме государя, не

мог ни судить, ни жаловать: всякая власть была излиянием

монаршей. Жизнь, имение зависели от произвола царей, и

знаменитейшее в России титло уже было не княжеское, не боярское,

но титло слуги царева. Народ, избавленный князьями московскими от

бедствий внутреннего междоусобия и внешнего ига, не жалел о своих

древних вечах и сановниках, которые умеряли власть государеву;