выходящих от него бумаг? Мог ли даже разуметь предметы столь
различные? Начали являться, одни за другими, комитеты: они
служили сатирой на учреждение министерств, доказывая их
недостаток для благоуспешного правления. Наконец, заметили
излишнюю многосложность внутреннего министерства... Что же
сделали?.. Прибавили новое, столь же многосложное и непонятное
для русских в его составе. Как? Опеки принадлежат министру
полиции? Ему же и медицина? И пр[оч.], и пр[оч.]... Или сие
министерство есть только часть внутреннего, или названо не своим
именем? И благоприятствует ли славе мудрого правительства сие
второе преобразование? Учредили и после говорят: «Извините, мы
ошиблись: сие относится не к тому, а к другому министерству».
Надлежало бы обдумать прежде; иначе, что будет порукою и за
твердость иного Устава? Далее, основав бытие свое на развалинах
коллегий, — ибо самая Военная и Адмиралтейская утратили важность
свою в сем порядке вещей, — министры стали между государем и
народом, заслоняя Сенат, отнимая его силу и величие, хотя
подведомые ему отчетами; но сказав: «Я имел счастие докладывать
государю!» — заграждали уста сенаторам, а сия мнимая
ответственность была доселе пустым обрядом. Указы, законы,
предлагаемые министрами, одобряемые государем, сообщались Сенату
только для обнародования. Выходило, что Россией управляли
министры, т.е. каждый из них по своей части мог творить и
разрушать. Спрашиваем: кто более заслуживает доверенность — один
ли министр или собрание знатнейших государственных сановников,
которое мы обыкли считать высшим правительством, главным орудием 59
монаршей власти? Правда, министры составляли между собою Комитет;
ему надлежало одобрить всякое новое установление прежде, нежели
оно утверждалось монархом; но сей Комитет не походит ли на Совет
6 или 7 разноземцев, из коих всякий говорит особенным языком, не
понимая других. Министр морских сил обязан ли разуметь тонкости
судебной науки, или правила государственного хозяйства, торговли
и проч.?.. Еще важнее то, что каждый из них, имея нужду в
сговорчивости товарищей для своих особенных выгод, сам делается
сговорчив.
«Просим терпения», ответствуют советники монарха: «мы
изобретаем еще новый способ ограничить власть министров». Выходит
учреждение Совета.
И Екатерина II имела Совет, следуя правилу: «ум хорошо, а
