Из дневника. Воспоминания | страница 61
– Знаете, Пастернака мы не будем печатать.
Так.
– Только позвоните ему перед отъездом, К. М., – говорю я. – Скажите сами.
Он как-то неопределенно кивает.
А Кривицкий взрывается:
– Незачем тебе звонить… я не ждал от него… крупный поэт… что он дал за стихи? ни одного слова о войне, о народе! это в его положении!
– Мне жаль, – говорю я, – что мы просили у него стихов.
– Нисколько не жаль! Просили, а печатать не будем! Нечего стоять перед ним на задних лапках!
– Разве не просить у него стихов – значит стоять на задних лапках?
– Товарищи, товарищи, не надо, у нас еще много дела, – морщится Симонов.
Я ставлю еще один роковой вопрос: о Бирман>78. Кривицкий добился, чтобы ее не печатали, и теперь не хочет даже, чтобы ей заплатили. Я говорю о неприличии. Симонов велит платить. Кривицкий возражает.
Даю Семынина. И на минуту – счастье. Симонов читает с увлечением, с радостью, очень артистически – смеется – и Кривицкий смеется – и я на эту минуту, на одну, люблю их обоих.
Симонов произносит о Семынине целую речь – о его нужде и таланте, – забывая, что слышал он ее от меня же. Ну, это пусть.
Аудиенция окончена. Я ухожу из кабинета в грязь и суету приемной, где мне негде сидеть, где нет чернил и пр.
Поток людей сквозь поток гранок. Мне бы унести гранки в тишину, посидеть, подумать – но нельзя: № 2 идет спешно. А тут грохот, спешка.
Услышав новость о Пастернаке, Ивинская начинает реветь и ревет весь день, бездельничая, отказывая всем, ничем не помогая мне, – и я испытываю к ней отвращение.
Скоро двенадцать.
Написала письмо Симонову о Пастернаке. Надо успеть передать.
8/III 47. Была в редакции. Люди, гранки второго номера, верстки № 1.
Борщаговскому (который почему-то имеет право вмешиваться) не нравится Недогонов. Он, кажется, милый человек, но:
– Лидия Корнеевна, что значит «тишиной оглушены»?
– Почему «перегоревший небосклон»?>79
Вот поди объясни ему.
Один ответ: понимаете, это стихи! это стихи, а не газетная статья.
Милая, но чем-то меня раздражающая Спендиарова>80.
Муза взялась передать Симонову мое письмо. Думаю, на этот раз уж он рассердится.
10/III 47. Позвонит ли Симонов Пастернаку?
Вьюга. Погода нелетная. Думаю, он сегодня не улетит.
Утром работала над Герценом.
Потом – в редакцию, добывать подпись Кривицкого для всяких стихов – последних для подборки, в частности для одного отрывка из поэмы Семынина, который он наконец надумал дать. (Мне удалось под «Окраину» уже добыть ему деньги.) Но Кривицкого нет – провожает Симонова. (Ну, значит, Симонов не позвонит Борису Леонидовичу.) Держит его за горло, как бульдог.