«Всякие штучки» к которым Вера, наверное, относилась с презрением, и та «прямота», которую она явно ценила, — в песню почему-то не шли. Не только потому, что в песне кристаллизовалось что-то более чистое и высокое, чем в «штучках» и «прямых» действиях. В песне было что-то, в свете чего все, «нарисованное» об этом мире, казалось не более, чем черной гуашью.
Сокровенное нельзя ни назвать, ни заклясть, его можно только вынести. Не оттого боль, что «зло» сильней «добра», а оттого, что ни того, ни другого не постичь, и нужна запредельная, ледяная решимость смотреть в глаза непостижимому, и так, чтобы оно не разорвало тебе сразу душу.
Друзья знали диагноз трагедии: это болезнь, которая поразила Веру в двадцать пять лет и через шесть свела ее в могилу.
Но один из них, Валерий Абрамкин, публицист, выдвинутый тем же поколением, догадался перевернуть историю болезни.
— А что, если не потому измучилась эта душа, что тело было ужалено саркомой, а страшный недуг реализовался в теле потому, что душа была уязвлена изначально?
Посоветуй, скажи, что мне делать, приятель? —
Никуда мне не деться от крепких объятий
одиночества,
одиночества.
Даже эхо в товарищи взять я согласна —
без меня оно так безгранично несчастно,
что не хочет жить —
умирает.
Но ответил приятель: «Одно лишь я знаю —
от дождя за окошком лекарств не бывает.
Понимаешь?» —
Понимаю…
Пауза, рассекшая последнюю строку, достаточна для того, чтобы ледяная тайна обнажилась в золотых проталинах.
…Прошли шестидесятые,
Потом — семидесятые,
И, тернием повитые,
Посажены все взятые,
Уехали побитые,
И крутятся, как в колесе,
Ни те ни се, ни те ни се…
Владимир Бережков
Среди бардов, которые заявили о себе как о поколении, идущем на смену пионерам жанра — «шестидесятникам», Владимир Бережков, наверное, самый боевой. Во всяком случае, его лирический герой предстает именно в этом свете, когда начинает свои песни со следующей самохарактеристики:
Я — потомок хана Мамая…
Сколько душ загубил — не знаю…
Из отцов- основателей избран в наставники не Окуджава и не Визбор (чьими именами осеняло себя большинство бардов «второго поколения») — избран Михаил Анчаров, самый «мужественный и таинственный». Еще, разумеется, Высоцкий (на которого оглядываются абсолютно все, в том числе и Бережков).
Анчаров сказал:
— Так и пиши — будешь первым!
Высоцкий сказал:
— От первого лица пиши! От второго народ не поймет.
(Второе лицо — «ты»).
Завет Высоцкого потомок хана Мамая проверил в деле немедленно:
