, и бежали не из особняков и квартир, а из бараков и коммуналок…
Куда бежали?
В котельные, в бойлерные, в избушки лесников. Минимум удобств и максимум независимости. «Поколение сторожей и дворников», созерцающих звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас, знало одно: реальности для них — нет.
Для поколения Анчарова и Окуджавы реальность была. Страшная, гибельная, унесшая девяносто девять из каждой сотни новобранцев сорок первого года, — она была. И для поколения Визбора и Городницкого была: грубая, обманчивая, искаженная ложью — была.
Для следующего поколения, родившегося в 40-е годы, ее не оказалось. Хороша ли, плоха ли реальность, не очень ясно. Потому что ее нет. Провал.
Кто- то красное солнце замазал черной гуашью
и белый день замазал черной гуашью,
а черная ночь и без того черна.
Кто- то все нечерное черной гуашью мажет.
Вера Матвеева рождается в год Великой Победы. В семье военного инженера — из тех, что вынесли войну на своих горбах, а потом мотались по стране «из казармы в казарму».
Детство — на Дальнем Востоке («играет на камнях возле настоящих китайских пагод», — живописует ее детство Бережков, словно завидуя тому, что настоящее) . Потом — Москва. После школы — машиностроительный завод, потом редакция газеты «Московский комсомолец», потом — Артиллерийская академия. Что вынесла Вера в свои песни из этой реальности — разнорабочая, корректор, лаборант? А из студенчества в МИСИ — что? Из «Гидропроекта», куда была направлена с дипломом инженера-строителя?
Ничего. Разве что эпоксидку. «Я разбитое сердце залью эпоксидкой, затяну на разорванных нервах узлы». И ничего такого, что можно было бы связать с «социальной активностью», хоть ортодоксальной, хоть бунтарской. «Ни призывов, ни обвинений, ни крика, ни надрыва», — констатировали друзья, склонные именно к бунту. Наверное, это и есть «невероятный случай».
Впрочем, вот четыре строчки:
Большое государство,
Где я живу и царствую,
Закованное льдами
Январскими лежит…
Но если вы думаете, что это метафора «заморозков» брежневской эпохи, то ошибаетесь. Вера Матвеева имеет ввиду совершенно другое. Она строит на другом «фундаменте».
По фактуре ее страна — романтическая сказка, доставшаяся в наследство от предшественников гриновской школы. Непогода, царство грез, ветер с моря, шелест пальмовых листьев, паруса, туман, свет звезды, безбрежность лазури, травы в хрустальной росе, золотые озера, золотистые проталины, чудесный табак в табакерке, вино в запотевшем кувшине… «Гавань в ярко-желтых листьях и чешуйках рыбьих; чайки с криком гневным бьют по водным гребням черными концами крыльев…»
