Прыжок через океан:
«Неужели вы не были в Лондоне, сэр?… Пикадилли, Гайд-парк, Сити, Трафальгар-сквер…»
Да, не забыть бы и того, кого мы засекли в самом начале:
«Среди Зарем, Земфиров (так!), Хан-Гиреев, цыган, чертей, чертогов, чародеев Великий Александр сын Сергеев…»
Вы поняли? Перечень жанров от частушки до молитвы и партнеров от Свифта до Горина — вовсе не литературоведческое обоснование песни, а та же песня. Надо только вслушаться. Надо уловить в этой пестроте лейтмотивы. В этом столпотворении фигур — линии постижения.
Ким не прослеживает ни в одной фигуре рост характера или путь героя — от истока до результата. Потому у него и нет типажности (как, скажем, у Галича), а сквозной лирический тон не укладывается в один преобладающий мотив (как у Окуджавы). Ким идет «с другого конца».
Еще одна подсказка:
«Милорды! Я хитрей Сократа! Он был умней меня стократ, и все же стал шутом Сократ! Я прямо начал с результата».
Это же пароль, кодовый замок, петушиное слово, раскрывающее вход в самую сердцевину кимовской поэтики! Он начинает — с результата. Перечни излюбленных жанров и канонизированных авторов, кодовых цитат и знаковых символов — это же именно реестры «результатов», застывшие формы культуры, затвердевшие сосуды, по которым надо пройти обратным кровотоком. Истина добывается с изнанки.
Страшная истина может притвориться веселенькой, веселая оборачивается страшной:
«Потом на трибунале он искренне кричал: «Откуда же мы знали, что все придет к печам?»
Молоденький гитлеровец, рядовой палач Бухенвальда тоже идет «от результата». Среди легкого пения — такой горловой ком. В легком пении Кима всегда можно уловить бритвенно тонкую ноту, которая срывает мелодию с простого и милого напева в метафизическую бездонь.
«Чик- чирикнул весело
и клювом тук да тук,
и — взял и перевесил…
все вывески вокруг…»
Опять подсказка? Кимовское пересмеивание чужих «образцов», перелицовка «результатов» — вовсе не возвращение реальности из-под покрова той или иной иллюзии, из-под обмана той или иной вывески, а замыкание вывесок, окольцовывание, из которого в реальность попадаешь смеховым скачком.
«Облака плывут, облака.
Захотят — дадут кругаля.
Ну, пока, друзья, ну пока.
Егеря трубят, егеря».
У Галича — замкнутый театр, вертеп, и потому трубный глас — разрушить эти стены! У Кима вертеп заперт смехом. Смех идет вкруговую. Разрушать нечего.
«И кружит, и кружит
последний троллейбус
по вольному кругу
ночного кольца».
У Окуджавы — прощанье, он всегда чувствует край, финал, конец, обрыв. У Кима маршрут кольцуется. Счастья, конечно, нет, но и это «нет» — счастье.
