У Мэри было круглое доброе лицо, обрамленное светлыми кудряшками. Изабелле при виде ее сразу вспомнился сладкий пудинг.
— Бранд, уже поздно, — сказала она после того, как Диего Санчес все им объяснил и предложил выпить чаю. — А если стемнеет и я упаду?
Бранд улыбнулся ей, и в его улыбке было столько любви, что у Изабеллы голова пошла кругом.
— Ничего страшного. Ты же легкая, как котенок. Но ты не упадешь. Я тебе не дам.
И он по-хозяйски обнял ее за талию.
Мэри с видом мученицы улыбнулась ему в ответ.
— Ладно, ладно. Но мы все ходим и ходим.
Бранд коснулся пальцем ее щеки.
— Не так уж долго. Всего час. И ты сама сказала, что хочешь погулять.
— Сказала, но…
— Устала, любимая?
— Сил больше нет, — вздохнула Мэри.
— Тогда давай вернемся в отель, — предложил Бранд, но Изабелла-то видела, как он разочарован.
— Ах-ах, — пробурчала она, когда они проходили мимо.
Мэри услыхала и огляделась, но никого не увидела и с обожанием посмотрела на своего мужа.
Меньше чем через неделю с другой стороны горы случился оползень, и на гасиенде стало известно, что погибла канадская туристка.
На другой день Изабелла сбежала из дому.
Утро началось, как обычно. Горничная Хуанита принесла чай и раздвинула шторы. Потом вся семья завтракала на застекленной веранде с видом на горы. А после завтрака отец попросил ее пойти с ним в кабинет. Она очень удивилась, не ведая за собой никакой особой вины.
С тринадцати лет, когда она решила отметить свой день рождения, подарив свободу бесценным лошадям отца, она не совершала ничего предосудительного. Наказание было слишком болезненным, чтобы она рискнула вновь затеять что-нибудь подобное.
Правда, с другой стороны, она редко делала то, чего ей не хотелось. Отец говорил, будто его седые волосы на ее совести. Он привык, чтобы ему беспрекословно подчинялись, но Изабелла не сомневалась, что в глубине души ему нравится своенравие его младшей дочери, пока оно не заходит за границы дозволенного. Во всяком случае, он не обращал внимания на ее выходки, пока она слушалась его в главном. Изабелле столько пришлось просидеть в полном одиночестве в своей комнате, что в конце концов ей это до смерти надоело и она сдалась. Правда, тогда ей всего-навсего надо было выучить урок, заданный гувернанткой, или извиниться перед гостем, чьи манеры вызвали у нее неуместные замечания, или перед сестрой, у которой она без разрешения могла позаимствовать какое-нибудь колечко.
Однако в тот день гостей не было, да и уроки остались в прошлом. Сестры тоже жили в домах своих мужей. Почему же отец смотрит на нее с такой важностью?
