был для него открыт! Он рос на воле,
в семье народов. С каждым днем все боле
светило солнце нам. Но посягнуть
на нашу жизнь, святое наше дело,
фашистская Германия посмела,
и рукава уж засучил палач
и ухмыльнулся… Горестно играют
в оркестре, — мне же кажется: то плач
с Украины… Трубы! Трубы пусть рыдают!
Пусть вдовье горе выплачут, пускай
поют о тех, кто следует за гробом,
заламывая руки к небу… Знай,
проклятый враг: твоя бессильна злоба
на наш народ! Свирепствуешь? Дрожи:
никто не победит народ! Быть может,
считаешь благородством грабежи?
Собаке «благородство» не поможет,
и волку — тоже…
…Как на лапах волк,
на западе, оскалясь, встала туча.
Упали сумерки. Оркестр замолк,
и стало тихо… Рота всевобуча
навстречу нам прошла. Вот повезли
белье для госпиталя. Мимо дети
с собакой прошмыгнули. А вдали
завод гудел и стих. И вместе с этим
темнело все вокруг. И снег лежал.
И перед гробом по дороге белой
от фонаря дрожащий луч бежал…
И я сильнее вдруг затосковал —
и реквием душа моя запела.
Все обновляется, меняется и рвется,
исходит кровью в ранах, в горе сердце рвет,
песком заносится и пылью обдается,
земле сырой всего себя передает.
Все в новые на свете формы переходит,
все движется, течет, не хочет ждать.
И человек по землям бродит, бродит,
чтоб снова вечность под землей лежать.
И каждый день, и каждую минуту
то разверзается, то закрывается земля.
И человек судьбою схвачен,
будто его опутывает кольцами змея.
Но нет, есть в жизни распорядок строгий,
и что казалось хаосом — есть умный строй.
Все чередуется: и счастье и тревоги, —
историю, как книгу, приоткрой.
Есть счастье победить в сраженье за свободу,—
к оружию она зовет раба.
И если хочешь ты пройти к свободе бродом —
пойми, что этот брод всегда — борьба.
Земля, как мать, как солнца дар бесценный,
она тебя и носит и живит.
Законы материнства и борьбы — священны,
ни смерть, ни горе их не победит.
Все движется рывками, трудно, туго,
наш путь вперед! Шаги бойцов тверды.
Орда фашистская, пьешь кровь, ворюга!
Дождешься: не допросишься воды.
Подохнешь без воды. Народ твой встрепенется —
ведь он не раб — потянется к борьбе.
Все обновляется, меняется и рвется
к свободе — к истинной своей судьбе.
Ты зарвалась — да отвечать придется.
Тебя настигнем мы, пиши пропало — крах.
Все изменяется, и лепится, и мнется,
как глина мягкая у скульптора в руках.
А скульптор — сам народ, и он стоит, не гнется.
Он хочет жить. На воле хочет жить.
Все поднимается, встает, растет, смеется,
ведь ты мертва, тебе живых нас не убить.
