Хорошенько потянувшись после трудного пути, Ян снова мог избирать мысленно любой материк, любой город и дом.
«Брошу я Надельготы, пропади здесь все пропадом. Йозефина, Ян Йозеф и я уедем отсюда».
Ян подошел к инструментам, составленным вместе, словно воинское оружие.
«Да, поубавится спеси у боусовского вояки, как найдет он надельготскую мельницу пустой, а я порадуюсь. Как он мне, так и я ему; придет сюда кто-нибудь после меня, начнет разбазаривать его зерно и муку — разорится богач мельник, бросит свой дом, когда добро его разворуют да растащат!»
Самого себя Ян видел покрытым славой после жаркого боя, происшедшего отнюдь не в действительности, а только в его воображении, в то время как засовы нужды задвинулись за ним навсегда, ибо в нем не было разума. В мечтах своих Ян блуждал, подыскивая ответ мельнику, когда тот опять явится. Но на другой день, когда Немцева бричка остановилась в Надельготах, Ян словно онемел, а мельник закричал:
— Проваливай, Маргоул! Сказано тебе было выкатываться! Ты слишком долго прожил в утробе этой мельницы, слишком долго жрал из ее запасов, и я теперь выблевываю тебя! Убирайся! Тебя заждалась лачуга нищего и товарищи на дорогах! Ну, поворачивайся, собирай вонючие пожитки и уезжай со своими собаками!
Тут все вихри и волны слов хлынули у Яна с языка, и он выложил мельнику все припасенные ответы, и все-таки последнее слово осталось за Немцем.
— Я беру ключ, — сказал он, вынув ключ из скважины. — В три часа вернусь и запру дом. Нынче же здесь будет жить другой, а тебе, Маргоул, ночевать на перекрестке!
Тьма — вот образ безнадежной и неизбывной нищеты, и Ян видел, как она клубится, настигая его тележку. Немец не вернулся в три часа, но Ян не стал его ждать; кое-что из обстановки спрятали в сараях у надельготских мужиков, постели и одежду повезли на собаках в Бенешов. Мельница опустела. Йозефина с Яном несли узлы, Ян Йозеф ехал на тележке.
Через пять лет, — промолвил Ян, — от надельготской мельницы останутся одни камни, молодой дубок прорастет в мукомольне, и все строение обратится в лесной пригорок. Поднимется на том месте холмик, и все зарастет лесом.
Йозефина шла молча. По обе стороны дороги сгущалась ночь, они двигались между двух рядов деревьев, как насекомые между стеблей травы, и гнев Яна взблескивал огоньками светлячков.
Наконец добрались. На базарной площади у окраины города был постоялый двор, ветхий, заплеванный ночующими здесь торговцами. Фонарь в зеленом кольце ронял тусклый свет, стекавший по стене. Надпись стерлась, дверь была заперта. Но путники подошли к этому постоялому двору, и Ян постучал. Ждали долго, пока тишина не возвратилась на свое место.
