Они прошли, и Ян забил крышку гроба, и никто не целовал усопшего, не срывал его с ложа, не тщился воскресить рыданием и воплями. Несколько родственников, утомленных дальним путем, который пришлось им проделать, сутулились в ногах гроба.
Помер, стало быть! Порядком пришлось нам шагать, чтоб своими глазами увидеть, — и так оно и есть. Ваша весточка была правильная.
Как помер-то? — спросила женщина с ребенком; она, без сомнения, лила слезы в первый день, но теперь истощила уже их запас.
Ян стал рассказывать, а Йозефина принялась варить кофе — ведь и в дни траура нужно есть.
Потом четверо мужчин подняли гроб, и процессия двинулась. Несшие шагали тяжело, спотыкаясь, остальные тянулись, будто едва владели ногами.
Вот она, открытая могила, — сюда, сюда!
Могила притягивала гроб и горстку провожающих, и они склонились над ней, испытывая головокружение и озноб. Яма, углубление — просто несколько пригоршней земли вырыто, — и оно поглотило твой страх. Спи, спи! Твои мельницы далеко, твои вещи осиротели, зато вечное твое одиночество нарушено теперь обществом мертвых. Смешайся же с этой толпою, восстань!
Священник бормочет молитву за упокой, но скоро умолкает, так как над кладбищем поднялся ветер — куда более патетический плакальщик.
Ян, Йозефина и Ян Йозеф вышли с кладбища через узкую калитку. Вокруг лежали такие знакомые надельготские поля и леса. Пробило три, и Маргоулы спешили домой. Франтишек Дурдил похоронен, оплакан, но нельзя оставить дела больше, чем на три дня.
Дома Ян вымел под печь и, раскалив ее до равномерного жара, посадил хлебы. Лицо у него горело, и он горячей рукой сжимал рукоять лопаты — очень спешил. Надо было развести огонь еще днем, чтоб испечь две партии хлеба и выехать утром. Ян прочистил колосник и стал устанавливать решета, как вдруг, в самый разгар работы, в пекарню вошел мельник Немец.
Эй, пекарь! — крикнул он Яну, поставив на лавку свою большую ступню, как вор, который ломится в рай; отшвырнув носком ноги фартук, он наступил на него. — Пекарь, — сказал он, — я хочу потолковать с тобой кое о чем. Теперь, когда Дурдил умер, кто будет работать на мельнице, если не ты? Знаю, что вы вдвоем разворовывали зерно, которое я вам доверил, и знаю, что вы сами кормились за мой счет и откармливали свиней, — все-таки я пришел вот к тебе и говорю: оставайся на месте. Ты совал нос в дела мельника, так теперь обслуживай мельницу сам, она небольшая, справишься. Если ты один будешь кормиться из этой кормушки, мне меньше убыли. Ну, согласен?
