Осел, — сказал Рудда. — Осел ты, осел, разве тебя не надули? Когда же расстанешься ты со своей доверчивостью? Где растет хлеб, который ты будешь есть? Куда ты денешься?
Больше всего мне хотелось бы поселиться в Надельготах, — ответил Ян.
Со злостью и с дрожью в голосе продавец содовой сказал:
— Эх, почему только я не отколочу тебя за легкомыслие! Если есть где-нибудь утешение и жалость, ищи, проси о них, не то помрешь с голоду!
С этими словами он повернулся спиной к Яну и пошел разыскивать Дейла и остальных друзей пекаря, чтобы сообщить им о его намерении.
— В Надельготах Яну не прокормиться, — сказал Дейл, и все с ним согласились.
Положили во что бы то ни стало отговорить пекаря от мысли переехать в ту деревню, но таково было богатство Янова безумия, что он не послушался.
На другой день Ян ушел из дому, решив не возвращаться, пока не снимет в Надельготах помещения для жилья и для пекарни. он хорошо знал эти места. Красивая деревня на опушке леса, к которому прикасается речка, словно лунный серп к ночному облаку. Ян так и видел деревушку, белеющую в темноте.
Било восемь, а из дому он вышел в шесть утра. он шел прямо по дороге, не сходя на тропинку, сам не зная почему; на ходу он чуть раскачивался, как моряк, и, проходя мимо дорожных столбов, притрагивался к ним пальцами. Остановился, чтоб окликнуть старушку с вязанкой хвороста на спине, на ходу перекинулся словечком с козопасом. Время близилось к девяти, когда Ян пришел в деревню; в корчме его встретили приветливо, по никто не советовал ему сложить печь и заняться хлебопечением.
У крестьян свой хлеб, а батраков кормит хозяин… Кому продавать будешь?
Арендуй мельницу, — предложил надельготский староста.
— Я бы рад, — ответил Ян, — да денег нету.
Тут все принялись уверять его, что на мельнице можно заработать более чем достаточно, и Ян опять поверил. И возвел новый, твердый замысел на горе своего безумия. Всю утварь, все, что у него останется после аукциона, он продаст и на эти деньги арендует надельготскую мельницу. Решено!
В честь этого мужики опрокинули по стаканчику, но Ян встал из-за стола, пока не опьянел, и пошел к мельнице.
Вода в запруде отражала веселое небо — стоял июнь. Вот оно, место, где нет ни горя, ни забот, здесь будет вдоволь воды и достаточно хлеба. Ян вошел в мукомольню, тронул колеса и маховик, потом, заметив, что ступеньки лестницы, ведущей наверх, разбиты, взял и починил их.
Он возвращался в город, видя себя уже мельником. Шел, рассыпая по дороге приятность своих мечтаний, подобно лопнувшему мешку, из которого сыплется мука. Может, в Надельготах над ним и посмеялись, но все эти крестьяне так глубоко вошли к нему в душу, что их насмешки не задевали Яна. Возможно, кто-нибудь назвал его дураком, но Маргоул знал все названия, какие люди могут давать друг другу, не оскорбляя. Опираясь на палку, Маргоул шел вперед, рассекая северо-восточный ветер; чувство новизны заставляло его высоко держать голову, и казалось, он даже что-то напевает.
