Я весь сжался в нервический комок. Мне сделалось дурно, перед глазами поплыли радужные круги. На моих глазах молодой подлец собирался убить великую русскую литературу, и я не мог этому помешать. Не мог! Не мог?..
— Послушайте, Павел, — выговорил я дрожащим голосом. — Вы извините…
— А чего это ты на «вы» перешел? — спросил он настороженно. — Что случилось-то?
— Да нет, я забылся, — быстро поправился я. — Я вот что не могу понять: где же это произошло с тобой? Твой переход из будущего в прошлое?
— Где, — передразнил меня Павел. — Если бы я знал. Я сам уже искал, искал это место, только ни черта не нашел. Москва-то переменилась за эти годы, я почти ни одного здания узнать не могу. Вот университет только, Красную площадь с Кремлем, да и то… Ну, теперь-то мне эта улица не нужна, — на лице его расплылось блаженство. — Теперь мне и тут будет хорошо. Писателей на мой век хватит.
— Постой же, — вновь прервал его я. — Мне все же это очень интересно. Неужели ты и вовсе не помнишь этого места? Хоть каких-то примет?
— Примет? — задумался он. — Да вот афишная тумба с цирком Чинизелли… Да-а… Да! Потом там кусок вывески какой-то помню: не то Распопов фамилия, не то Раскоков, черт его знает.
Я сразу сообразил, что это мог быть только магазин колониальных товаров Распопова на Арбате. Я хорошо знал это место, ибо недалеко оттуда скончалась моя мать в доме Кухнарева.
— Павел, — попросил я как можно трогательней и дружелюбней. — Окажи мне такую милость, давай сходим к этому месту, я, кажется, знаю, где это. Ты себе представить не можешь, как я хочу видеть это место, место, где, может быть, состоялся величайший в истории факт: переход человека во времени. Сделай мне такое одолжение.
— Ну хорошо, — согласился он, но с видимым неудовольствием. Вообще, как только пришла ему в голову эта дикая идея, он переменился: чванливость появилась в его движениях, в манере говорить какое-то присутствовало напускное презрение и вялая томность. Этого я не любил в наших начинающих литераторах, а уж в человеке из будущего и совсем никак не ожидал встретить.
Мы вышли на улицу. Уж отзвонил вечерний благовест. Тускло горели газовые фонари, двигались темные прохожие, трусил одинокий извозчик. Я старался смотреть на окружающее как бы глазами человека из будущего. Как, должно быть, грязно и тускло ему казалось у нас, как бесприютно. В окнах домов плавал желтый свет. На углу стоял старый шарманщик, и из дряхлой шарманки его неслась заунывнейшая мелодия. Но воздух и снег под ногами почему-то не показались мне страшными по-зимнему, хотя ноги тотчас промокли и заледенели. Нет, напротив, природа поворачивала на весну! Даже в ветре, пахнувшем из длинной подворотни, был уже запах весны…
