— Значит, так, — заговорил он деловым голосом. — Сначала кое-что, что помню из Блока. «Молчали желтые и синие», там… «Под насыпью во рву некошеном» и всякое… По вечерам над ресторанами какой-то воздух дик и глух, и правит окриками пьяными тара-та-там весенний дух… нет, тлетворный дух… Ладно, остальное припомню, а чего не припомню, сам доделаю, дело привычное.
— Но это же будут чужие стихи, — попытался возразить я. — Постой, постой… Ты ведь даже не помнишь их точно. Ведь ты испортишь их, испортишь для будущего!
— А, ничего! — махнул он рукой. — Если в наше время мои тексты кушают, то небось ваша публика уж тем более не подавится! — Он взмахнул руками. — А дальше, дальше! Я помню, Горький написал «На дне» в девятьсот втором. Но в девятьсот пятом будет революция… первая русская революция, и Горький после нее напишет роман «Мать», который нашумит в народе. Фигушки! Это я теперь напишу «Мать». Ниловна там, Павел Власов, сходки, ведущая роль рабочего класса… А уж позже можно будет «Ночь, улица, фонарь, аптека…», а там и начинать Маяковского, пока он сам не начал!.. — Павел вспотел, раскраснелся. — Деньги, Толя, будем грести лопатой!
— Как же так, — проговорил я растерянно. — Ты же обкрадываешь писателей, присваиваешь себе их произведения…
— Где они, эти произведения? — с жаром воскликнул он. — Нету их! Я напишу, они и появятся! — Он зажмурился от предчувствия успеха. — Какой же я дурак, как же я раньше не сообразил! Только сиди, вспоминай да записывай! А память у меня хоро-ошая…
Я вздрогнул и покрылся гусиной кожей от ужаса перед тем, что может натворить этот странный, беспринципный человек из будущего, которому я так неосторожно подал идею заняться литературой.
— Постой же, постой, — пробормотал я. — Но как же честь, честь русского литератора?! — Как же высокие помыслы, которым служат литература, и таланты, ее рождающие? Как же втоптать в грязь?.. Ведь наше нравственное сознание…
— Да брось ты! — толкнул он меня кулаком в плечо. — До нравственного ли нам сознания? На улице мороз, мы с тобой — два нищих паука, а перспективы открываются такие, что закачаешься! Ох, Толик, даже в жар бросило…
— Да постой же! — почти выкрикнул я. — Как же ты так легко собираешься расстаться со своим временем, со своей жизнью там, в будущем, ведь…
— Да помолчи ты, — перебил он меня. — Чего я там потерял, в будущем? У нас там, знаешь, атомные бомбы. Одну бомбу бросить — и нет никакой Москвы. Понял? Зачем мне все время в страхе жить? Не-ет, не хочу. Что мне там жалеть — тачку свою, «Жигули»? Квартиру однокомнатную? Да я здесь за те же деньги десять карет себе заведу с кучерами, из «Яра» не буду вылазить, с самыми великими людьми дружить! Да я в историю войду, Толик! Что ты-ы!..
