— Тони, я не пойму, почему ты…
Но по знаку Дьема ее увели. Адвокат крепко держал ее под руку, подталкивая к двери. Она все же успела обернуться и бросить:
— Ты же помнишь, ты сам говорил…
Дверь захлопнулась, и никто не услышал продолжения.
— Извините меня, Фальконе. Я был обязан. Через несколько минут, как только путь освободится, вас отведут в камеру.
Тем же вечером Дьем говорил жене, заканчивая ужин:
— Сегодня я провел самую ужасную очную ставку за все время моей службы, и не дай мне Бог провести еще такую же.
Тони же в своей камере всю ночь не сомкнул глаз.
Два дня он провел в каком-то отупении, из которого его выводили лишь недолгие приступы гнева — тогда он начинал метаться по своей камере, готовый разбить голову о стены.
Были выходные дни, и, вероятно, все уехали за город.
Как ни странно, он с самого начала приспособился к тюремной жизни, не возражая ни против распорядка, ни против инструкций, данных его охранникам.
Лишь на третий день он почувствовал себя брошенным. Никто не приходил к нему. Никто не собирался отвозить его на допросы во Дворец правосудия. Он нетерпеливо прислушивался к шагам по коридору, вскакивая каждый раз, когда они останавливались возле его камеры.
Лишь потом он осознал, что и улица была пустынна, на ней не было почти никакого движения, и только к четырем часам дня один из охранников сказал, что понедельник — праздничный день.
Во вторник в десять часов утра в его камеру проводили мэтра Демарье, у которого в выходные якобы случился солнечный удар. Тот долго выкладывал бумаги из своего портфеля, прежде чем как следует расположиться, предложить ему сигарету и зажечь свою.
— Вам эти три дня не показались слишком долгими?
Он кашлянул, потому что Тони не потрудился ответить и был не в лучшем расположении духа для продолжения разговора.
— Я получил копию протокола вашего последнего допроса и вашей очной ставки с Андре Депьер.
Верил ли он сам в невиновность своего клиента? Или он еще не составил определенного мнения?
— Я бы солгал, сказав, что это хорошо для нас. Эта история с письмами — просто катастрофа, и она произведет на присяжных еще худшее впечатление из-за того, что вы все отрицали. Депьер верно передала их содержание?
— Да.
— Мне бы хотелось, чтобы вы искренне ответили на один вопрос. Когда вы упорствовали, против всякой очевидности отрицая существование этих писем, вы хотели этим снять обвинения со своей любовницы или считали эти послания опасными для вас?
