— Завтра? — Она отвернулась от огня и безразлично пожала плечами. — Нет. Я не могу позволить себе вступать в прочные отношения, пока не закончу учебу.
— Почему?
— У меня нет времени на свидания — учеба, работа. Скоро защита. — Глаза смотрели напряженно, затем робкая улыбка осветила лицо. — Я обещала маме, что получу диплом.
— Чтобы она могла тобой гордиться?
— О, я уверена, она бы гордилось мной и без диплома. Я отложила учебу, чтобы ухаживать за ней, и она заставила меня пообещать, что я вернусь в университет. Если бы я поступила иначе, ее сердце разбилось бы.
В тишине Алекс вдруг осознал, что дождь прекратился и единственный звук в домике — потрескивание поленьев в камине. Ему потребовалась вся сила воли, чтобы остаться на месте, а не броситься к ней.
— Дождь перестал. — Значение этого слова повисло в воздухе, как густая пелена. Искры медленно умирали на углях. Ехать или остаться?
Она взглянула на него.
— Думаешь об отъезде?
— Нет. Ветер еще не стих.
Зара облизала полные губы.
— Нам, вероятно, следует заночевать здесь.
— Раньше ты говорила, тебе нужно домой.
— Из-за учебы.
— Дома кто-нибудь станет беспокоиться о тебе?
— У меня есть сосед. Мы вместе снимаем квартиру. Тим, ты с ним говорил. Но он, вероятно, подумает, что я решила заночевать здесь, он знает мою любовь к загородным прогулкам.
— Остаться было бы разумно, — согласился Алекс, хотя в душе очень сомневался. — Ты можешь расположиться на кровати.
— Это несправедливо. Я думаю…
— Не предлагай мне разделить ее с тобой, Зара, — прервал он ее. — Это было бы несправедливо.
Она не согласилась, но обсуждать не рискнула. Слишком щекотливая ситуация.
— Я выйду в душ
Когда она открыла дверь, в домик ворвался ледяной пронизывающий ветер. Они правильно сделали, что остались. Он положил спальный мешок на кровать, сам разместился на полу.
Когда Зара вернулась и начала стаскивать с себя одежду, Алекс не выдержал — сбежал в душ. Холодная вода помогла, но ненадолго. Он знал, что она лежит на кровати, почти рядом, и не спит. Его желания с трудом поддавались контролю — он не мог ни сидеть, ни лежать. Наконец Алекс поднялся и прошлепал к окну. Загнан в ловушку, заперт в четырех стенах, узник собственного тела.
Она тихо повернулась на кровати, скрип пружин не предназначался для его ушей, но сквозь завывания ветра и шум опять полившего дождя он услышал.
Алекс не повернулся, стоял и думал, как бы смеялись над ним его братья, особенно Рэйф, баловень судьбы. Тот бы не медлил у окна, когда на постели лежит прекрасная женщина, и расценил бы их затворничество как знак свыше.
