— А вообще-то, — тихо добавил он, — наделал массу глупостей. Вернее всего — просто поторопился.
— Мне ты всегда казался таким осмотрительным.
— Осмотрительным? — задумчиво переспросил Андрей. — Не всегда. Потом меня научили, верно. А вот вчера изменил себе. Когда-то же я должен был изменить себе? Или прийти к себе?
Он протянул близнецам еще по апельсину.
— Ты их балуешь,
В голосе Ларисы ему почудилась теплота и даже нежность.
— Кто-то должен их баловать?
Напрасно он не подумал, прежде чем так сказать. Ларисе, наверное, неприятно слышать о невнимании Доронина к детям, да и к ней самой. Но она отнеслась к его словам спокойно, во всяком случае, внешне, и лишь тихо спросила:
— О каких же глупостях ты говорил?
— Был, кажется, слишком груб. И пришел к неизбежному.
— Хочу все-таки верить, что ты был прав.
Вновь ощутил Андрей на себе внимательный взгляд Ларисы, внимательный и недоверчивый. Ей не верилось, что он может быть грубым. И Андрей с надеждой подумал, что Ларисе небезразлична его судьба.
— Спасибо. Но этого мало.
— Чего мало? Моей веры или твоей правоты?
Вот теперь, впервые в ее присутствии, Андрей удовлетворенно улыбнулся. Да, ей небезразлична его жизнь! Ответил он все же уклончиво:
— И того, и другого.
— Ты думаешь, он пойдет на разрыв с тобой? На отчисление? Он не решится на это. И не только потому, что теряет слишком много. В том, что происходит в моей семье, виноват он сам. Я не могу простить ему безразличия, равнодушия к детям, ко мне. В его понимании сильный человек — обязательно жестокий. Он равнодушен ко всем, кто не имеет прямого отношения к его делу. Именно это разделяет нас. По крайней мере сейчас.
Андрей отдал мальчикам оставшиеся апельсины, смял пакет.
— Для меня другого выхода нет, — сказал он. — Вернее, он не сможет иначе. Он не имеет права отступить — я ведь фактически оскорбил его. При всех. Даже при посторонних.
— Но отступить можешь ты.
Голос выдал ее. Она словно просила его не отступать, надеялась, что Андрей не отступит, верила в его решимость.
— Назад пути нет. Мне ведь не надо начинать сначала: меня возьмут везде. Тем более, что никто и не за метит моего ухода. В этой команде любому есть полноценная замена. Хотя вообще, конечно, я ничего не добьюсь: он останется прежним
— Ну, договаривай, Андрей. Прежним во всем и в отношении к семье тоже?
Наконец-то он отважился посмотреть ей в глаза решительно сказал:
— Пожалуйста, не думайте, что вы тому виной. Мы расходимся во всем. Даже в том, как понимаем футбол. И вообще-то для чего существует футбол. Да, мне горько видеть, что он лишил вас жизни, которой сам пользуется вовсю. Чего уж тут скрывать? Но еще важно: он на моей спине, вернее, моими ногами в славу вошел. Я не ангел, вы знаете. Тогда, шесть лет назад, вы могли это понять, правда? Но если бы я мог сейчас, если бы имел право…
