В тюрьме находилось около тысячи заключенных. Публика разношерстная, в основном люди без определенных занятий и целей, обычные паразиты, которые бывают в любом обществе. Один барак полностью занимали местные, то есть грузинские уголовники, два других — разный уголовный сброд вперемежку с абхазскими и русскими военнопленными. Меня направили в третий барак. Здесь сидели люди со схожими судьбами: кого-то похитили, кто-то попал в плен или, как я, сбежал из армии. Но по слухам среди русских были и такие, которые вроде Павло наемниками служили, а потом за какие-то грехи угодили сюда.
Русские слонялись с потерянными лицами. Со мною никто даже не заговорил, за исключением двух офицеров, которые в моем понимании были нормальными мужиками. Один майор, другой капитан. Попали они сюда годом раньше. На вопрос, как это произошло, отделались молчанием, но намекнули, что воевали. Майора звали Валерой, а капитана Валентином. Естественно, как у всех в тюрьме, у обоих были клички, происходившие от фамилий — Седой от Седова и Фирс от Фирсова, но это не суть важно. Мне тоже приклеили «погоняло» — Артамон.
В общем, тюрьма, наверное, не самое плохое место на свете, и здесь люди живут, только с одной оговоркой — не долго. Одних выпускают по сроку, других — по амнистии, третьи бегут, четвертые просто исчезают, а есть такие, что прямо тут и умирают. В нашем бараке была анархия — грузин мало, абхазов много, наших совсем немножко. Но если какая работа — выезжали на русских. Нет такого дела, которое русский мужик сделать не сможет, не осилит — местные так и говорили.
Меня первое время гоняли на стройку. Начальник тюрьмы себе новый дом строил. Отведут под конвоем, обратно приведут тоже под конвоем. И так каждый день. Благо начальник попался въедливый. Мне, говорил, тяп-ляп не нужно. Вам сидеть долго, поэтому торопиться не надо. Мужик он был странноватый, но не очень злой. Правда, первый месяц я ужасно боялся, что меня продадут Залимхану, как обещали боевики.
Я уже рассказал Седову с Фирсовым, что в первый же день своей службы сбежал из армии. Они даже и слушать не стали мои оправдания. Махнули рукой. Люди бывалые, понимали, что к чему.
Ребята все мечтали, что начальство их разыщет и обменяет. Все же офицеры как-никак. Но время шло, и ничего не менялось. Иногда были такие минуты, что жить не хотелось. Заберут кого-нибудь в больничку, а он, глядишь, и не вернулся. Был человек, и нет. Вроде только вчера рядом ходил, вместе раствор месили, а сегодня о нем даже не вспоминают. Вот и ты так же завтра — раз, и нету тебя, Артем, на этом свете. Сколько я за это время передумал — две «Войны и мир» написать можно, а прошло-то всего с месяц, не больше. Особенно трудно было в августе, когда послали работать на каменоломню. Жара, работа на износ…
